Трамвай прокатил мимо гостиницы «Метрополь» и кооператива «Военный строитель», где размещалась редакция газеты «Красная Звезда». Над зданием военного издания в ослепительно голубом небе отчетливо светилась одинокая звезда.
«Красиво. Скоро Рождество. Не Вифлеемская, конечно, но, может быть, наша, московская? А вдруг это и мне знак, мне знамение?» – подумалось Раисе Адамовне, но она отмахнулась от глупых, как ей теперь показалось, мыслей. Годы советской действительности приучили ее к бытовому безбожию и аскетичному материализму.
А сменяющиеся друг за другом трамвайные остановки: Бакунинская, Спартаковская, Карла Маркса, Чернышевского – не оставляли сомнений, что имен революционных деятелей и героев хватит правительству, чтобы переименовать улицы двух, а то и трех таких городов, как Москва. Миновав Маросейку, Лубянку и Охотный ряд, Раиса Адамовна, не доехав до площади Восстания, вышла у Никитских ворот, не вполне понимая, зачем. Ноги сами понесли ее по Тверскому бульвару до Пушкинской площади – да тут неподалеку, совсем рядом! – потом она свернула на улицу Горького, там еще немного, еще… И вот оно: пересечение двух переулков – Старопименовского и Воротниковского… Вот он их дом. Уже несколько раз перекрашенный, он все равно был узнаваем и любим. Приют недолгого дореволюционного счастья, полный жизни, любви, надежд… Раиса Адамовна, сняв рукавицу, провела ладонью по шершавой, с облупившейся краской стене. Окна дома бесстрастно смотрели черными стеклами на свою бывшую хозяйку. Как и все стекла в городе, они были заклеены пересекающимися полосками бумаги, словно окончательно ставили крест на всей жизни Раисы Адамовны – и прошлой, и будущей.
Ей вдруг припомнилось, что муж, Алексей Иванович, безмерно любивший супругу, все же не одобрял до конца ее склонности к стихосложению, считая это дело пустым и легкомысленным, поэтому она, сдавая материал редакторам подписывала стишки случайными буквами «А. Э.», «А. Эр.» и только изредка своими инициалами «Р. К.», чтобы лишний раз не раздражать князя.
Мимо прошли два молоденьких офицера. На них красовались новенькие, только что введенные золотые погоны.
«Совсем как раньше! У Алеши были такие же! Все-таки «мы наш, мы новый « на пустом месте как-то не выходит – должна быть традиция, необходим фундамент! Поговаривают, что скоро и храмы откроют!» – пронеслось в голове у Раисы Адамовны.
В сердце ударила горячая волна надежды и смутного прозрения, нахлынули воспоминания, горечь пережитого и страх. Страх перед своим утренним решением, боязнь неясно забрезжившего будущего, боль за сестру. Ноги ослабли, подкосились, и она припала всем телом к стене, чтобы не упасть. Ушанка на голове женщины съехала набок, из-под нее выбилась прядь волос. Мешочек, который она ни на минуту не выпускала из рук, мягко упал в снег.
Военные, заметив странное волнение пожилой женщины, шутливо отдали ей честь, но один из них, почуяв неладное, спросил:
– Мамаша, с вами все в порядке?
– В порядке, родные! Храни вас Господь! – взяв себя в руки, ответила, заулыбавшись, Раиса Адамовна. Небрежным движением женщина смахнула набежавшую слезу.
Тем не менее военный изменил траекторию движения, поднял упавший мешок, стряхнул с него снег и аккуратно вложил в руки растрогавшейся женщины.
– Бога нет! – тоже улыбнувшись, отдал ей снова честь военный.
Раиса Адамовна, отдышавшись, медленно перешла на другую сторону улицы, долго развязывала запутавшиеся шнурки ушанки, после чего сняла шапку, перекрестилась на дом и поклонилась ему.
