За дверцей – проход. Узкий, как щель между страницами. Он вёл вниз. Каменная лестница, ступени стерты. Запах – сырость, пыль, и чуть-чуть – лаванда. Та самая, что была в шале, висевшей на спинке кресла в первый день её приезда. На ступенях лежала перчатка. Женская. Кожа старая, потрескавшаяся, но внутри – тепло, как будто её только что сняли.
Арина взяла фонарик и начала спуск. С каждым шагом вниз шум сверху становился всё тише. Как будто дом намеренно отрезал её от того, что она считала реальностью. Стены были обиты тканью – не камень, не дерево, а ткань, сшитая в узоры. Она провела рукой и ощутила вышивку: буквы, символы, имена. Все – женские. Некоторые знакомые: «Ася», «Анна С.», «Елена В.». Один из узоров был вырезан, оставляя лишь фрагмент – «А. С. Соло…"
На каждом шаге, в глубине коридора, мерцал свет. Не электрический, а как отблеск свечи, стоящей слишком далеко. Внезапно она услышала голос – еле слышный:
– Я ждала. Я устала одна. Ты знала, что придёшь.
Арина остановилась. Тело дрожало, но она шла дальше. Лестница казалась бесконечной, и на каждом повороте становилась всё уже. Ей пришлось идти боком, царапая плечи о стены. Ощущение клаустрофобии усиливалось с каждым метром.
В самом конце лестницы – комната. Маленькая, квадратная. Там не было мебели, только зеркало. Но не обычное. Оно не отражало её. Вместо её фигуры – девушка. Сначала она стояла неподвижно, потом подняла голову. И улыбнулась.
Это была она. Или та, кто была до неё. Или та, кем она станет. Платье, в котором была фигура, Арина видела раньше – на фотографии из альбома, который она нашла в первый день. Это была санитарка времён войны. И она улыбалась. Улыбалась слишком долго.
На полу – пыль. В центре – круг. В нём – записка: "Если ты здесь, значит, время пришло. Повернись."
Она медленно развернулась. И поняла, что обратно выхода не видно.
Стена, где была лестница, исчезла. Вместо неё – чёрная ткань, стянутая, как в театре перед началом трагедии. В ней двигалось что-то – не люди, а сами тени. Зашуршали стены. Зеркало мигнуло, как экран. А её отражение шагнуло вперёд.
Комната за шкафом исчезла. А внутри – только она и её отражение, которое уже не хотело быть просто отражением. Оно сделало шаг, а она – нет. Теперь зеркало больше не повторяло её. Оно жило. И оно что-то хотело.
Оно заговорило. Голос был её. Но с интонациями, которых она никогда не слышала от себя:
– Ты долго спала. Ты носила моё имя. Ты взяла мои сны. Верни их.
На потолке проявился текст, будто выгравированный в дымке: «Каждое имя – это ключ. Каждое молчание – дверь.»
А затем зеркало снова мигнуло – и отражение стало медленно тянуть к ней руку, как бы приглашая. Рука была её. Но движения – нет. Это была рука женщины, которая помнила всё. Все смерти. Все возвращения. Всех, кто пришёл и не ушёл.
Арина сделала шаг назад – но пол дрогнул. Она услышала хруст – под её ногами лопнул деревянный настил, и под ним – пустота. Она упала на колени. Свет фонаря плясал по стенам, выхватывая слова, написанные прямо на пыли:
«Зеркало – не выход. Зеркало – вход.»
И тогда она поняла: даже если она убежит, часть её останется в этой комнате. Смотрящей. Ждущей. Говорящей её голосом.
Ставкой теперь была не жизнь. А память.
