Раннее позднее - страница 13



мы тоже ко всему привыкли,
и, как ему, не валит масть.
Спешим, как будто опоздать
боимся, хоть все то же право:
дуэль – картежная забава,
на пулю пульку променять.

2

Как много надо для души —
как мало надо на похмелье.
Желчь обесцветила веселье…
Поручик Лермонтов, скажи,
что нам осталось – суета
надуманного и земного?
Тщета людская бестолкова,
а созерцанье – скука та ж?
Вся жизнь – меж стрельбищ и стихов,
на небесах и полигоне…
Успех – не глупая ль погоня,
потуги дедов и отцов?
Смиряйся или прекословь,
но средь законного бедлама —
что наша маленькая драма?
что наша терпкая любовь?
Опять в поход… пора… пора…
заложены перекладные.
Так открывается Россия:
от постоялого двора
за перегоном перегон —
все та же скука да рутина.
Родным березам и осинам
что наш пустой полупоклон?
Круг завершается вот-вот,
уже отлита кем-то пуля,
всего два шага до июля,
а мелких дел невпроворот…
Увы, потонут в них опять,
казалось, дерзкие начала,
вошло в привычку – жить на малость,
как рубль на мелочь разменять.
Ужели выдержки предел,
или тоски предел ужели —
тебе знаком секрет дуэли,
давно задуманный расстрел.
Что ж мелочиться – год ли? пять? —
в конце концов, не все ль едино?
– Мартышка, выскочка Мартынов,
ты, говорят, умел стрелять…

О той войне

Что с той войны…
Казалось, что сошла
кровавой пеной вздувшаяся память —
иные предсказанья душу ранят,
разгул иной грозит из-за угла.
Что о войне…
Опять принуждены
то славить, то клеймить попеременно
уклад полуживой, полувоенный,
хотя прошло достаточно с войны,
хотя понять давно уже должны:
довольно прятать мысли и тетради!
Что о войне, когда опять в осаде,
вот разве окна не затемнены.
Она прошла, ты 30 лет молчал
и до сих пор молчишь – хвала ль урокам?
Что о войне…
Увы, не вышли сроки,
и где-то заседает трибунал,
и где-то льется кровь, и в глубине
тревожно, хрупко дремлющего мира
клепаем мы ракеты не для тира,
хоть полон склад!
И что о той войне…

Плач по…

Жизнь уходит…
Суди – не суди,
справедливости все не добудем,
и апрель потянул на дожди —
плач по людям!
Как ни кружит весна, холодней
мы друг с другом, несхожие нравом,
и чем глубже различья людей —
плач по травам!
Раньше осень вгоняла в тоску —
нынче май заскулит по-щенячьи,
отозвавшийся в левом боку,
плач по плачу!
Не пора ль собираться в отход,
оглянувшись сперва на потери…
О, утративший искру народ,
плачь по вере!
Кабы небо, синей бирюзы,
всколыхнуло кровавые маки…
Нудный дождь, и не слышно грозы —
плач по драке,
где простимся, засыплем землей
павших в честной, бессмысленной схватке —
плач над миром… И снова домой —
игры в прятки.

Ночное купание

И южное небо, где звезды вразброс
рассыпаны щедрою чьей-то рукою,
и море в привычном ему непокое
о чем-то своем размышляют всерьез.
По берегу вправо каких-то огней
мелькание, издали ропот вокзальный…
Как молодость наша, как сон изначальный,
какая-то девушка, юноша с ней.
Как будто устав от запретных годин,
не остерегаясь и с вызовом даже,
одежда упала – полоска груди
мелькнула внезапно на сумрачном пляже.
Две тени хмельные. Объятия. Визг.
Волны пробужденной косматые пряди.
Старуха Луна, из-за облачка глядя,
припрятала свой инквизиторский иск.
На грешном земном, на небесном суде
их кто-то осудит, им что-то подскажут,
но в это мгновение без эпатажа
два тела – святое крещенье в воде.
Ночное купание, как острие
в фальшивом, похабном, трусливом простое,
где следом с ответным призывом прибоя
забились два сердца: твое и мое.

На рынке

На рынке сталиным торгуют,