—
Если я скажу: «Поразительно!», вы не сочтете это новым проявлением неуважения к
вашим возможностям и талантам?
Летиция
некоторое время рассматривала Ноэль веселыми, очень живыми и круглыми, словно у
белки, шоколадно-коричневыми глазами, а потом качнула головой:
—
Киран прав: вы чудесная и, главное, очень искренняя. Была рада с вами поговорить
и познакомиться, госпожа Монфер-л’Ари.
—
Могу я узнать, с господином Диггори все в порядке?
—
Все просто прекрасно. Я передам, что вы им интересовались. А теперь прошу
простить — дела.
Ноэль
некоторое время наверняка совершенно неприлично пялилась на ее обтянутую
спецовкой спину, а главное, на длинные ноги, самым нахальным образом не скрытые
традиционной для дам юбкой, а после развернулась и отправилась домой. Морально
готовиться к завтрашней встрече с Аароном на гоночной трассе.
Ключ-камень,
о малом заряде которого сообщила Летиция Диггори, пришлось взять в спальню и
оставить с собой на ночь. Момент был не самым удачным: уж очень здорово Ноэль
выложилась ранее, сначала создавая лжепаромобиль и куклу-гомункула по дороге в
мастерскую, а после работая над неприличным, но таким возбуждающим заказом
Аарона. Конечно, можно было бы обратиться в специальное бюро, в котором магики,
этим себе на жизнь и зарабатывавшие, вложили бы в сданный им ключ-камень
частичку своей силы, своего огня, но Ноэль предпочитала заряжать сердце
собственного паромобиля, дома и мастерской самостоятельно. Конечно, весь
следующий день она будет чувствовать себя усталой и сонной, но зато останется
уверена, что никто чужой к тому, что ей действительно дорого, не прикасался.
Да
и немного заторможенное состояние во время предстоящей встречи с Аароном пойдет
только на пользу, позволив избежать слишком острых реакций тела на близкое
соседство этого яркого, притягательного мужчины. Яркого и притягательного
настолько, что до сих пор терзали сомнения: неужели тот мог заинтересоваться Ноэль?
Да,
созданные ею живые картины стали известны на весь мир. Да, сама она тоже была
вполне недурна собой: стройна, гибка и на лицо вроде бы не уродлива. «У тебя
глаза северной рыси, греющейся на неожиданно выглянувшем зимнем солнышке, —
раскосые, светлые и при этом полные магического огня», — как-то сказала София, а
после долго смеялась, увидев, каким ошарашенным сделался у ее подруги вид в
ответ на этот неожиданный комплимент. Сама
София, будучи дамой глубоко рациональной, никогда не могла понять вечной
неуверенности в себе, которой, по ее мнению, самым глупым образом страдала Ноэль.
Но положения вещей это не меняло: по характеру и поведению та всегда оставалась
совсем не хищной стремительной и опасной рысью, а, скорее, серой мышью, слишком
привыкшей прятать себя, особенности своей магии и свою сексуальность от мира
вокруг.
Определенную
роль в формировании всего этого, конечно, сыграло воспитание. Когда дар в Ноэль
проявил себя в полную силу, а после Департамент магического контроля постановил
наложить на него официально закрепленные ограничения, родители (и в особенности
лишившийся силы отец, и без того относившийся к дочери слишком пристрастно и
слишком строго) сделали все, чтобы она выросла такой, какой выросла: тихой,
скрытной, зажатой…
Все
та же София считала, что воспитание, которому подверглась ее единственная
подруга (а формулировала она именно так), недопустимо. Что это не воспитание, а
слом личности. Неудивительно, что она немало времени посвятила перевоспитанию Ноэль.
Тому, чтобы вытащить ее из скорлупы, хотя бы немного научить быть свободной не
только в творчестве, которое стало единственной отдушиной, но и в повседневной
жизни. Ноэль испытывала бесконечную благодарность за эти усилия, но все же
считала, что в чем-то родители были правы: ей было чего стыдиться и было что
скрывать.
