– От дикаря – проявленного уважения к учёным мужам?
– Ты повторяешься, мастер Шейл. И дикарь из тебя неважный.
Нарочитый поклон в ответ.
– Благодарствую, моя госпожа.
– А ну как звездочёты ничего такого не видели?
– То быть посему, забудь обо всём, что я тут наговорил.
Если бы ему хоть на толику верилось, что грозные предзнаменования возможно как-то отмести или обратить. Если бы так.
– Но помни, моя госпожа, если после моего отбытия ты вдруг узришь среди бела дня небеса, почерневшие с заката без единой тучки, умоляю, не теряй ни трёшки, садись с детьми в карету и беги отсюда прочь.
– Куда же мне бежать?
– На восток, и пусть тебя там ждёт готовый к отплытию корабль.
– А по морю куда?
– Всё так же на восток, к самым дальним островам.
В предусмотрительно замкнутый на щеколду дверной проём отчётливо поскреблись. Любопытно, давно ли они там подслушивают?
– Госпожа?
Леди Дженна нахмурилась. Можно хотя бы раз в жизни…
– Кто там!
И побольше металла в голосе.
– Госпожа, служки прибежали снизу, сказывают, Наместник явился, в воротину колотит, аудиенции требует, неотложный вопрос. Спасу нет!
Леди Дженна тут же выскочила из постели за ширму.
– Внутрь не пускать! Пущай снаружи ожидает. Слыхала, чего говорю?
– В точности, госпожа!
Быстрые шаги с дробным топотом послушно унеслись прочь. Надо и мастеру Шейлу трогаться в путь.
– Мне пора.
– Подожди, зашнуруешь меня.
Ну как тут не улыбнуться. Леди Дженна в такие мгновения надевала на себя сердитое выражение предельной озабоченности. Что-то она такое уже планировала, какие-то очередные свои хитрости. Ему доставляло отдельное удовольствие, что с ним она никогда не играла в политику и не пыталась крутить ему причинное место.
Покуда она ворочалась, получше устраиваясь в своей широкополой котте под стёганый жилет, ему оставалось только наслаждаться последними мгновениями близости.
Его леди Дженна, тёплая, осязаемая, живая, ещё была в его объятиях. Но миг спустя она исчезнет.
Надо бы ей уточнить, что ему нельзя оставаться даже до завтра, что он уж этим утром двинется в путь, покуда за спиной ещё только прозревает прохладная весенняя Кзарра.
Но нет. Она его вновь попробует удержать, а ему и так непросто от этих расставаний.
Пусть будет так.
Леди Дженна обернулась кругом перед большим туалетным зеркалом:
– Ну как я? Не похожа на безумную вдовушку, проведшую ночь в объятиях харудского бродяги с тёмным прошлым?
– Ничуть нет, моя леди. Ты прекрасна и строга. Как те статуи в тронном зале.
– Дурак.
Ему осталось натужно рассмеяться.
– Дурак и шут. Побегу, а то Наместник чего доброго мне ворота вынесет.
– Выпорешь его тогда на конюшне.
– Ха! Если бы. Ты сам-то сможешь отсюда выбраться?
– Конечно, мне не впервой. Не беспокойся, я твою вдовью честь под сомнение не поставлю.
Леди Дженна чмокнула его в небритую щёку и унеслась, шурша кринолинами. Хмурая и прекрасная.
Что ему с ней поделать.
За это он её и любил. Если можно любить ту, которую не видишь по семь зим меж случайных встреч. Любил он скорее свои о ней обрывочные воспоминания.
И вот теперь всё кончилось.
Не будет ни воспоминаний, ни любви. Будет только обрывок бумаги, прижатый подсвечником.
Моя леди, следи за небесами на закате.
И держи корабль готовым к отплытию.
Ему оставалось только исчезнуть из её жизни, и главная трагедия в том, что ему ни на миг не пришло в голову остаться.
Где-то тут скрывалась фальшивая панель, прикрывающая замаскированный переход на сторону слуг. Кто он есть такой? Правильно, мальчик на посылках, безымянный служка во вселенской церкви Матери-Иторы, вечно гонимый и вечно нежданный потомок Ксанда Тиссалийского и Тсанниса Местраннора, да упокоится их память во кру́ги вечные.
