Он, похоже, почувствовал облегчение.
– Она сама ни на что не способна, – сказал Эрнст как-то возбужденно и пожал плечами.
– Это точно, – согласился Йоханнес, подняв трубку старого стационарного телефона на кухне.
Он откашлялся.
– Йоханнес слушает… Да… Да-да… Да, конечно… Я поговорю с ней, не беспокойтесь. Не стоит меня благодарить.
– И что? – воскликнул Эрнст, когда Мона положила трубку на место.
Его седые волосы торчали в разные стороны. Узкое, с натянувшейся кожей лицо было изрезано морщинами. Он сурово посмотрел на Йоханнеса.
– Почему ты всегда идешь на поводу у этой женщины?
– Речь идет об Ольге, – объяснил Йоханнес. – Она отказывается от еды, и они считают, что мне надо бы поговорить с ней.
– Не понимаю, зачем приходскому совету нужен такой пастор, – недовольно заметил Эрнст. – Даже какая-то старушка не может рассчитывать на ее помощь. Конечно, надо было оставить Йоханнеса.
Он гневно махнул рукой в сторону дочери, как будто она одна несла ответственность за решение приходского совета.
– Я и голосовала за Йоханнеса, – тихо сказала Мона, стараясь не глядеть на отца, но при этом не спуская взгляда со своего взрослого сына. – Ты прекрасно это знаешь.
– Уже даже не знаю, что и думать, – пробурчал Эрнст. – Вы оба вечно толчетесь на пасторском дворе. Можно подумать, вы позабыли, что у меня отобрали мою церковь.
– Папа, да хватит уже, – взмолилась Мона.
Она не сводила глаз с сына, но Йоханнес не пришел ей на помощь. Тогда она повернулась и пошла к кухонному столу, остановилась на минуту, стоя спиной к ним, а потом выпрямилась и обернулась к отцу.
– Я была церковным старостой в этом городе более сорока лет, ты же не хочешь, чтобы я оставила эту работу из-за того, что у нас появился новый пастор?
Эрнст недовольно посмотрел на нее и стал громко барабанить пальцами по столешнице.
– Эта церковь была нашей более шестидесяти лет, а теперь мне надо просто взять и принять то, что от моего служения осталась лишь должность церковного старосты.
Мона снова повернулась, резко поставила пару тарелок в раковину и включила воду.
– Ты сейчас идешь в церковь? – спросил Йоханнес мать, которая стояла к нему спиной.
– Наверное, пора открыть дверь для прихожан, – сказала она, не поднимая глаз от раковины. – Если органист закончил репетировать.
– Я с тобой, – сказал Йоханнес.
– Сейчас? – спросила она, стряхнув воду с тарелки и поставив ее на сушилку у раковины. – А как же Ольга?
– Я хочу услышать, сказали ли они еще что-нибудь Беате, прежде чем поеду в дом престарелых.
– Беата… – скривился Эрнст, опустив уголки губ, – священник-хиппи, готовая подавать прихожанам спагетти? Неужели правда, что церковь только такое и может предложить в наше время? Короткую службу, развлечения и еду?
Мона ласково положила руку на плечо отца.
– Не надо так волноваться. Это вредно для здоровья.
Он недовольно смотрел прямо перед собой.
– А эти ее прозрачные платья, это же неприлично!
Он решительно повернулся к Йоханнесу.
– Мне все равно, как ты это сделаешь, но ты должен вернуть нам эту церковь. Мы не можем допустить, чтобы эта невежественная женщина вещала с кафедры в нашем приходе.
– Ладно, ладно, – устало сказала Мона, слегка сжав плечо отца. Оно было костлявым и крепким. – Я вернусь к ужину.
Эрнст кисло посмотрел на Йоханнеса, который поднялся, чтобы пойти с Моной.
– Тебе не стоит внимательно изучать ее проповедь. Приходской совет заметит, если будут какие-то мелкие ошибки!
