В котелок старая мона, которая наверно ближе всего подходила под определение монахиня из нашего мира, перевернула мне одну поварешку каши и протянула маленький ломтик хлеба. Я сглотнула слюну в горле. Есть хотелось до дрожи в пальцах. Ведь и сама Раян уже не помнила, когда она ела в последний раз — вчера или позавчера. А уж говорить о том, чтобы наесться от души, а точнее от пуза — эти воспоминания уже давно покрылись паутиной недоедания, да и попросту настоящего голода, от которого кружилась голова и случались даже падения в обморок.
И пусть кто-то скажет, что клянчить еду плохо, но точно ни тогда, когда твоя жизнь сделала кульбит и выбор стоит между этой самой гордыней и смертью от голода. И даже не моей, а двух детей, которые уже не только на физическом уровне и воспоминаний, но и на душевном воспринимались своими. Наверное за ночь моя душа если еще не сроднилась с этим телом, но все же начала слияние с ним. И хотя я оставалась пока еще Раей Свиридовой, но в то же время я уже до конца и не была ею. Впрочем, я не стала и Раян Враски. Скорее я стала новой личностью, к которой мне самой надо было привыкнуть. И понять до конца — кто я и на что я способна.
- У меня дома малолетние брат и сестра, - не стала отходить я от моны. И удивительно, но слова с просьбой дать мне еще два куска хлеба и каши все же застряли в горле. Оказалось просить и не так легко. Возможно, в первый раз даже попрошайничать на улице тяжело. Хотя до этого я постараюсь не дойти.
- Проходи, - ворчливо заметила мона, отмахнувшись от меня поварешкой.
- Постой, - остановил манар и ее и меня. - Я видел с ней мальчика и девочку, когда они приходили в собор на воскресную службу, добавь ей еще поварешку каши и два ломтя хлеба.
Мона бросила на манара быстрый взгляд, но от слов и тем более возражений она воздержалась, склонив голову, не оспаривая первенство манара. А я заморгала ресницами, не понимая что у меня с глазами. Но это в первые секунды, а потом я осознала, что эта Раян была той еще плаксой и тело привычно реагировало на скажем так внешние раздражители. Но я не собиралась плакать. Я вообще слезы не любила. И никогда не видела в них толка.
Манар подал мне знак, отзывая меня в сторону.
Я прижала к груди котелок с кашей, спрятав хлеб в карман. Котелок я старалась не расплескать, борясь с желанием съесть хлеб немедленно.
- Если тебе нужна работа, то утром перед службой нам надо вымыть полы в соборе, протереть пыль, да вокруг замести. Моны в приходе пожилые и уже с трудом справляются с работой. Возьмешься за нее?
Еда это конечно хорошо, но он ее и так раздавали нуждающимся. Но мне нужна была работа, за которую мне будут платить монетами, ведь мне надо было платить и за комнату на чердаке. Да и дети скоро голыми будут ходить или же пугать на улице людей своими лохмотьями. Хотя мы и сейчас с ними не очень-то отличались от нищих.
- Мне нечем платить за комнату, - призналась я. - А если я не внесу плату до конца недели, нас выставят на улицу.
Вот такая эта реальность, в которой у Раян нет никого, к кому она могла бы обратиться за помощью. Хотя нет, она попросила помощи у богов. Так что теперь эта реальность стала моей. И мне надо выживать в ней.
- Ты будешь получать плату за работу. И еды в два раза больше, нежели получила сегодня.
Манар выдал мне половину суммы, что требовалась на оплату комнаты.
