– Дети есть?
– Да.
– Кто?
– Дочка.
– Сколько лет?
– Два года.
И опять:
– Подходит!
Первое ощущение – как у девочки (хотя мне уже почти тридцать два) из интеллигентной семьи – развязность, артисты! Как Зяма потом говорил сначала мне, а потом и публично, что в ту минуту, когда он меня увидел, внутри него был голос, который сказал: эта женщина будет моей женой.
Работа над переводом началась еще в Москве. Театр вез на гастроли два спектакля: «Волшебную лампу Алладдина» и «Необыкновенный концерт». Получив текст «Лампы», я переводила его дома. Канонического же текста роли конферансье не было, а в «Необыкновенном концерте» единственный постоянно говорящий персонаж – это конферансье. Именно эту роль и предназначалось играть Гердту (он уже сыграл ее на нескольких иностранных языках) на арабском языке. Поэтому почти каждый вечер, когда Гердт не был занят в театре, я приходила к ним домой, и мы работали. Говорю «к ним», потому что Зиновий Ефимович уже восемь лет как был женат на очень красивой женщине Кате Семерджиевой (носила фамилию первого мужа). Они снимали комнату в коммунальной квартире в Столешниковом переулке, ожидая окончания строительства своей однокомнатной кооперативной. Гердт диктовал текст, я переводила, произносила вслух, а он повторял его и записывал русскими (естественно!) буквами, делая свои, придуманные им пометки для произношения. Так шла работа, иногда прерываемая чаепитием.
Ничто не предвещало революции. Гердт перестал быть богемным, был серьезен и внимателен, провожал до машины, на которой за мной приезжал муж. Расскажу о нём, как обещала.
Глава 11
Становлюсь взрослой
Становлюсь взрослой… – Безумная любовь. – Семья Маркаровых. – Девять лет замужества. – Гастроли с Гердтом. – Огурцы и стихи. – Свидание у райкома партии. – Зяма и Шуня.
Прожив, как теперь понимаю, легко и весело почти до двадцати двух лет, я влюбилась так отчаянно, что не приведи Господь. Маркаров, Эдуард Аркадьевич, приехав из Тбилиси, учился на моём арабском отделении тремя курсами младше. Вместе со своим другом Женей Примаковым (потом ставшим академиком и видным политиком Евгением Максимовичем) он увидел меня не в институте, а летом сорок девятого года на теннисном корте в Гаграх. И осенью, с начала его второго, а моего пятого курса, приступил к плотному ухаживанию…
Бог наказать захочет – разум отымет. Так и было – ни о чем не думала – ни о том, какой характер, ни кто мама-папа, ни к чему привык. А следовало бы: вся семья – работники КГБ, папа – подполковник, мама – капитан, муж сестры – не помню звания. Я в тот момент, а это 1950 год, ещё дочка врага народа (реабилитировали папу только в 1954 году), так что и для той семьи далеко не подарок. Но Тбилиси – мальчик хочет! Поэтому роман был недолгим – весной пятидесятого поженились.
Когда я объявила, что выхожу за него замуж, среди родственников, друзей, знакомых не было ни одного человека, который не хватал бы меня за руки, умоляя этого не делать. Даже мой (и его) профессор Харламий Карпович спросил меня: «А что говорит ваша мама?» А мама, видя безнадёжность ситуации, спросила только: «Он обижать тебя не будет?» И поставила только одно условие: «Ни я, ни папа никогда не будем в доме у Маркаровых, они к нам – пожалуйста, а мы – никогда». Позже я узнала: в момент нашего романа к маме на работу, то есть к её начальству, приходили из КГБ и интересовались нашей семьёй. Мамин начальник был друг и ей об этом рассказал. Так что она, как всегда, была полностью права.
