Размышления об алхимии и алхимиках - страница 19

руководствоваться каким-либо законом, значит использовать язык совести. Если же можно предложить какое-либо правило до совести, которое по праву требует повиновения, то было бы неправильно повиноваться закону совести; но поступать правильно – это самая суть закона совести; так что, предпочитая другой закон, человек доходит до абсурда, утверждая, что неправильно поступать правильно.

Нет места, где сила совести проявляется так полно, как на исповеди, и нет людей в мире, более способных понять силу совести, чем католическое духовенство. Без сомнения, в практике исповеди сопутствующе действуют многие принципы, особенно страсти надежды и страха; но в подавляющем большинстве случаев совесть является главной движущей силой, поддерживающей исповедальню, и в некотором смысле ее можно считать опорой всего здания Католической Церкви.

В большинстве случаев слово «дух» в Псалмах и Притчах, а также в других местах Писания, означает совесть; как в Притчах xviii. 14: «Дух человека переносит его немощи; а пораженный дух – кто может подкрепить его?» – что означает именно это: добрая совесть поддержит человека в немощах, но никто не может вынести уязвленной совести; и поскольку это так, и поскольку средства примирения являются объектом не столько совести, сколько суждения, которое подвержено ошибкам, множество людей ищет его в формах установленного вероучения, которое другие считают единственно действенным. Исповедальня предоставляет средства примирения с Богом, то есть, с собственной совестью; ибо она приходит в конечном счете к этому. Ни один католик не может чувствовать себя принятым Богом, пока не удовлетворит свою собственную совесть соблюдением того, что считается необходимым для этой цели. Все жертвы, обряды поклонения, соблюдение церковных форм и церемоний и т.д. в конечном счете имеют одну великую цель, а именно, чувство единения или принятия Богом, и это по своей сути означает не что иное, как то, что человек может примириться в своей собственной совести. Оставьте хоть малейший изъян в совести, и человек в этой мере становится изгнанником и отверженным от присутствия Бога; и это не случайный, а необходимый результат.

Трудность в этом вопросе заключается не в совести, а, как я уже говорил, в суждении о средствах, применяемых для исполнения велений совести. Например, правильно для человека искать славы Божьей; но делать это разумно требует самого глубокого из всех знаний, знания Бога и того, что служит Его славе; или, если для человека правильно искать блаженства здесь или в будущем, требуется подобный же вид знания. Возможно ли это знание без очищенной совести – это может быть вопросом, и в этом пункте алхимикам, возможно, пришлось бы защищаться; я лишь намекаю на этот момент, чтобы показать, что он мне пришел на ум.

Если кто-нибудь теперь спросит, что такое эта совесть и каково ее происхождение, я бы предложил ему обратиться к своей совести за ответом, будучи совершенно уверен, что, если она у него есть, ему достаточно ее допросить; а если у него нет совести, то несомненно, что он никогда не предстанет перед ее судом; но столь же несомненно, что такой человек никогда не узнает, что значит быть свободным, но должен будет жить и умереть рабом своих страстей, и никогда не познает истинного душевного покоя.

Я не хочу, чтобы меня понимали так, будто ртуть, наша ртуть, философская ртуть