Отпустил подбородок и смотрел едва ль не с состраданием.
— Память людская коротка, а натура двулична. А кто о том не знает, того только пожалеть и можно, — говорил раздельно, как дитю малому объясняя.
Почувствовала, как щеки жар заливает.
— Не меня жалей, а себя! Тебя, видать, не любил никто, раз такое говоришь!
— А тебя, выходит, от большой любви ко мне отправили? — опять усмехнулся.
— Я сама пришла!
— Помню-помню… Подруги место заняла. Но вот она-то за тебя не торопилась идти.
— Да ведь это другое совсем и…
— Когда любишь — ни за что не отпустишь. Ни через год, ни через пять лет, ни через десяток. Цепями прикуешь, ежели дорог тебе кто. А твоя подруга любимая даже проститься не пришла. Видел я, как ты глазами в толпе кого-то выискивала, пока жрец у жертвенного костра завывал. Или ошибаюсь?
Молчала, злясь, что не могу сказать обратное.
— Тебе-то почем о любви знать? — только и смогла произнести с досадой.
Невеселая улыбка изогнула губы хозяина вулкана. Покачал головой и вышел из покоев, а я только и могла, что бессильно кулак на перину опустить.
***
Качал головой, глядя на пляшущий в камине огонь. И зачем с девицей спорить начал, будто юнец неразумный? Да что он ее убедить пытается, словно ему дело есть до того, как она о людях из селения думать станет!
Вспомнил другую, ту, мысли о которой день и ночь покоя не давали, сердце терзали. Весту ведь точно так же — обманом — хозяину вулкана отправили.
В огненных сполохах явилось лицо судьи из селения Вильзмир. Клялся стервец, что не подделывал исход жребия. Клялся до тех пор, пока Редрик его над чаном с кипящей смолой не подвесил. Вот тогда и сказал правду. Да только поздно было.
Покачал головой, когда вспомнил, как селение полыхало, а черный дым валил над лесами. Хотел Редрик, чтоб ни одного упоминания о Вильзмире в людской памяти не осталось, но кто ж знал, что все так обернется... Да только напрасно все — память людская, она короткая, что бы там Лисса не говорила. Всего три десятка лет прошло, а они за старое…
Раздраженно дернул плечом и вгляделся в пламя, отдавая мысленный приказ показать девицу. Огневик уж у нее крутился. Поднос ей со снедью притащил и потчевал, а та только улыбалась и уговаривала его кусочек съесть.
Дурная.
Другая б на ее месте, только от смерти убежав, чтоб вскоре ее ему, Редрику, отдать, в себе бы замкнулась, а эта улыбается так, словно желанный подарок получила.
Как есть — дурная.
Прислушался, поняв, что девица о нем спрашивает.
— Скажи мне, Огневик, а хозяин вулкана все время такой?
— Эт какой ж? — уточнил хитрый дух.
— Угрюмый.
— Да неужто?
Сделала глоток молока, утерла губы и спросила:
— Он, что же, и не веселится никогда?
— Может статься, и веселится. Да только я о том не знаю. Ты, девица, отвар лучше пей, — засуетился дух, гремя полупустым котелком. И так ловко кружку наполнил, ни капли не пролив, что Редрик лишь брови свел, припомнив ночную неуклюжесть духа. — Он тебе полезен.
— А микстура моя где, знаешь?
Редрик видел, как Огневик взгляд в огонь метнул. Лисса тоже приметила. Поднялась, подошла к камину. А потом и осколки обнаружила. Охнула тихонько.
— Да как же… Почему…
— Ты, девица, поменьше вопросов задавай, а побольше, того-самого, на еду и отвар налегай, — велел дух.
Но Лисса стояла, сведя темные брови и не слушая Огневика. Голубые газа в огонь смотрели, а Редрику мнилось, что прямо на него. Припомнил, как ночью Лисса его по имени звала, шептала коралловыми губами. Имени своего с чужих уст слетающим уже давно не слышал. Он и сам не мог понять, почему Лиссе имя свое открыл… Оттого, видать, что сама спросила, до того и не интересовались девицы. Для прошлых невест был он хозяином вулкана, чудовищем из-под горы.
