Замолкает, не выговаривает страшных слов, которые я просто считываю в молчании доктора. Прикрываю веки и рыдать начинаю, меня накрывает истерикой.
– Евгения Ивановна, соберитесь. Слезами делу не поможешь.
Ровный голос врача вытягивает меня из агонии, в которую я погружаюсь.
- Сейчас вы должны понимать, что ситуация хоть и ужасна, но… в случае с детьми часто есть возможность стопроцентного исцеления. Так бывает. Детский организм очень быстро способен справиться, если вовремя принять необходимые меры.
– Какие меры? Что вообще с моим ребенком? Может, это все ошибка какая-то? Лена просто упала и ударилась! Дети часто падают!
Пытаюсь хоть как-то найти оправдание той ситуации, в которой оказываюсь, но сама же и ощущаю, насколько все зыбко. Моя жизнь разлетается, как сыпучие пески, утягивая все самое ценное за собой.
– Если мы найдем подходящего донора биоматериала для Лены, если все идеально подойдет, есть неплохие шансы на выздоровление.
– Я готова! Возьмите у меня все, что нужно! – выпаливаю и сминаю в руке пустой стаканчик.
Доктор же выдыхает и качает головой.
– Я не зря спросил у вас про хронические заболевания, Евгения Ивановна, донор должен подходить на все сто процентов, а вы не подходите. Мы поставим Лену в лист ожидания.
Семен Витальевич выговаривает это как-то так, словно сам не верит, что очередь до нас вообще дойдет.
А я глаза на доктора поднимаю, который смотрит на меня с долей сочувствия. Но я не заблуждаюсь на этот счет.
– А когда до нас очередь дойдет? У нас есть время ждать?
Тянет губы в подобии улыбки, скептической.
– Я не берусь предсказывать, но иногда нужного донорского материала люди ждут годами и не дожидаются…
– А у нас есть эти годы? – вновь задаю вопрос, ощущая, как лед сковывает каждую клеточку моего организма.
– Вы умная женщина, Евгения Ивановна, поэтому я вам, как и всем остальным своим пациентам, советую вставать в очередь, но и самим предпринимать все усилия, чтобы найти необходимый и на сто процентов подходящий донорский материал.
– А вдруг мой муж… Василий подойдет? – спрашиваю с надеждой. – Правда, у него астма…
– Не подходит. Более того, так как ваш супруг не является отцом малышки, в вашем случае нужно искать биологического родителя, донора, так сказать…
Скупые и суховатые пояснения врача заставляют меня в шоке застыть. Я просто не знаю, что можно сделать. Единственное, что понимаю, – надо спасать Леночку, спасать мою доченьку, подарить ей шанс на жизнь…
– Моя доченька… она такая маленькая… за что нам все это? – не выдерживаю напряжения и начинаю рыдать. – Почему не я? Я готова взять всю ее боль, всю болезнь себе…
Слезы текут ручьем, я реву так, как никогда не плакала, постепенно осознавая всю ужасающую реальность, где моя малышка, которой жить и жить… болеет…
– Успокойтесь, Евгения Ивановна, слезами горю не поможешь. Соберитесь.
Четкий голос врача заставляет меня утереть слезы и посмотреть в лицо, которое остается все таким же хладнокровным.
– Я часто рекомендую своим пациентам принятие. Отрицание – это первая стадия. Вы сейчас находитесь в ней. Вам кажется, что это все ложь, что такой беды конкретно с вами и вашим ребенком быть не может. Но у нас нет времени на эту стадию. Анализы сделаны. Ответы пришли. Надо принимать ситуацию. И надо постараться решить ее. Найти биологического отца.
– Я не знаю, кто этот человек, – голос дрожит, – вы врач и сами понимаете, что это врачебная тайна, которую не открывают…
