– Решим эту проблему. Я тебе помогу.
Хотел спросить: «Как Быхану?..» Спросил о приемнике:
– Кого вместо меня на цех?
– Хм, найдём кого, не переживай, – усмехнулся Татарков. – Есть у меня тут один кадр, тебе он понравится.
Уходил Хлопотушкин от генерального директора в расстроенных чувствах. Отказаться от столь завидной перспективы было невозможно. Или увольняться. И он начал проигрывать варианты увольнения и варианты трудоустройства. Можно устроиться где-нибудь на соседних родственных предприятиях. Многих из руководителей он знает, ездил не раз к ним по производственным делам. Но вот так вот, сразу, от налаженного производства, спокойной работы уходить… было обидно и досадно. Какая-то роковая несправедливость как будто бы нависла над ним.
Эх, ай-я-яй, что же ты натворил наш писатель, Крючков Геннадий Миронович…
Павлу Павловичу Шилину на дом пришло письмо из райсобеса.
Он только что вернулся с дачи, где почти сутками проживал и по хозяйственной необходимости и по охране своих животных. Чем глубже углублялась Перестройка в стране, тем беднее становилось в магазинах, а отсюда, как следствие, воровство, грабежи на дачах.
Ещё не распечатывая письмо, он запотирал ладонями. Ага, сработало!
Павел Павлович, растягивая удовольствие и в предвкушении доброго известия, расположился за кухонным столом, где жена ему готовила ужин. Приладив к глазам тяжелые очки в роговой оправе, стал вскрывать конверт с красным ведомственным штемпелем.
На листе писчей бумаги скреплённой печатью были всего лишь три строчки.
«Уважаемый Павел Павлович Шилин, просим вас прибыть в райсобес в 14.00 часов, в кабинет №13.
При себе иметь документы: паспорт, трудовую книжку.
Дата. Подпись».
– Та-ак, елки-моталки, – заулыбался довольный этим сообщением Шилин.
– Что там, Жень? – спросила жена.
– Та-ак. Ишь, змеи. Не на того нарвались. – Последнее относилось к администрации комбината, к сотрудникам отдела кадров и лично к его начальнику Подгузину. – Думаете на вас нельзя найти управу?.. Найдё-ом.
И передал содержание письма жене.
– Прибыть тринадцатого – это, значит, на следующей недели. То есть во вторник, – подытожила жена.
– Поеду!
Конечно, поедет. Всё оставит, хозяйство, своих коз, и поедет.
– Тебе придется пасти коз и овечек, пока я буду ездить в собес.
– Надо подсчитать, как я буду работать. Не то подменяться придётся.
– Подменисся.
Выйдя на пенсию месяц назад, Шилин взялся за подсобное хозяйство, за личное подворье. Пенсия была небольшая, жёстко установленная правительством – сто двадцать рублей, и потому, пока есть силы, решил увеличить её за счёт прибыли на личном подворье. Решил разводить коз и овец – себе на жизнь и детям-внукам на гостинцы.
У Шилиных были три дочери: старшая была замужем, родили уже двух внуков-погодки, и жили в Подмосковье; средняя – после железнодорожного училища работала проводницей; младшая – в Туле, учится на кондитершу: на пряности потянуло.
В свои пятьдесят шесть лет Павел Павлович не чувствовал себя выболевшим. К косе, к топору ещё смолоду обучен, от молотка руки тоже не отвыкли, – работа на шаровых и молотковых мельницах ловко их приладила к этому инструменту. На таких аппаратах без универсальных инструментов просто нельзя обойтись. Гаечки на них такие, что ударный ключик на «тридцать шесть» и «сорок один», игрушкой кажутся. Кувалдочкой, бывало, так их обзвонишь, что руки по самые плечи радуются. Особенно, после ремонта по ночам.
