– Нет, ты мне не подходишь. У меня своих таких специалистов – хоть всех выгоняй. Иди.
Инженер покраснел, надул желваки и вышел.
– А ты кто? – спросил Родион Саныч молодого человека в серой спортивной курточке.
По наведенному пальцу и по взгляду, парень понял, что дошла очередь до него.
– Я водитель.
– Ага, водитель! Водители мне нужны. У тебя какой класс?
– Третий.
– На чём ездил?
– На легковых, на грузовых до пяти тонн.
– Ну, ничего, ты у меня и на двадцати, и на сорока тонных научишься. На КрАЗах, БЕЛАЗах ездил?
– Нет.
– Научим. Петь, плясать, играть на чём-нибудь умеешь?
– Нет.
– Квартира нужна?
– Да. У меня семья, жена и ребёнок.
– Ну, раз квартира нужна, ты у меня и петь и плясать будешь. Давай заявление. И завтра чтоб завклубу показался. Скажешь, что я прислал. Ему сейчас нужны танцоры, певцы. Умеешь петь?
Молодой человек, подходя к столу, оторопело молчал. Подал листочек. Татарков, почти не глядя, подмахнул его и сказал:
– Не дрейфь! Не так всё страшно, как может казаться. Соловей тоже без тренировки не поёт. Иди в ОКа, оформляйся.
Парень не успел ещё принять заявление, как новый вопрос повис в кабинете.
– А ты чего пришёл? Тебе чего не понятно?
За все время пребывания на приёме, Шилин дважды заметил на себе взгляд Тартаркова. И оба взгляда были как будто бы резкими. Павел Павлович несколько поостыл, и в первый ряд не высовывался.
– Ты что, не слышишь, Пашка? К тебе обращаюсь.
– Кхе, слышу, Родион Саныч, – ответил сипло Павел Павлович и подкашлял в кулак. Перед ним расступилась шеренга.
– Ну, так что там прячёшься? За пенсией? – Шилин дернул головой. – Рано ещё.
– Так уж год прошёл.
– Надо было раньше шум поднимать.
– Так я к Подгузину ходил…
– Он ходил. Ха! – нашёл к кому обращаться.
– Так он же, это, начальник кадров и, это, ваш заместитель по общим вопросам.
– Вот то-то, по общим. Сейчас разбирайся и за него, и за вас тут. Иди, Пашка. Как что-то прояснится, я тебя сам вызову. Понял?
– Понял.
– Вот и иди, работай.
Ушёл со смятением в душе. И с обидой. Вроде бы явно не обидел Татарков, хоть и грубо начал, но ведь не выгнал. А у него не заржавеет, дури хватит. И не мог понять, что же администрацию сдерживает, почему не отправляют его на пенсию? И что ему самому делать?..
Ну, что-что? – елки-моталки, – ждать!
Проходили недели, месяц, о пенсии никто не напоминал. Только начальник цеха Хлопотушкин спросил как-то:
– Ну, что там у тебя с пенсией, Палыч?
Палыч сам спросил:
– А я думал, ты мне что-нидь скажешь?
– Да что я?.. Спрашивал как-то у Подгузина. Он на Татаркова кивает. Ты бы ещё сходил к нему на приём, сам.
– Так он же пообещал вызвать?
– Ну… вызовет – не вызовет, а напомнить не помешает.
– Ещё пошлёт по бездорожью…
– Не пошлёт. На рабочих он сильно пасть не разевает. Это нашего брата отлает, как отстирает. Так что, сходи.
Шилин пожал плечами, дескать, может быть…
И сходил.
И в отличие от прежних встреч, эта оказалась теплее, даже душевнее. Что было несколько неожиданно и обнадеживающе. Но за прошедшие посещения, пройдя все стадии настроения директора и обещания с ним, эта милость уже не воодушевляла. Наоборот, вызывала иронию и недоверие.
– Ты, Павлик, заходи. Напоминай почаще. Хоть и решается твой вопрос, и я его держу на контроле, но под лежачий камень… сам понимаешь.
– Да как-то неудобно…
– Ты мне брось. Неудобно. Напоминай. А там, думать будем.
– Так зайду. Только когда?
– Где-нибудь через месяц. И без всяких очередей. Тут этих, – кивнул на присутствующих в кабинете посетителей, – не переждёшь. Договорились? А теперь иди, работай, а я думать буду.
