Рильке жив. Воспоминания. Книга 2 - страница 2




Райнер М. Рильке и Лев Толстой. Автор коллажа – Владислав Цылёв


Конечно, чтобы передать историю Рильке во всей ее полноте, пришлось бы воссоздать ритм его слов и все те акценты, что были добавлены движением, позой и тем, как он удерживал внимание на некоторых словах, паузой или взглядом. Когда я выразил свое удивление по поводу того, что он никогда не испытывал потребности зафиксировать это воспоминание, Рильке сказал мне, что он как раз думал о чём-то подобном. Забыл ли он, или это было слишком незначительно в свете того, что он собирался написать, но как-то раз он уже поведал в подробностях о своём визите к Толстому в письме к Софье Николаевне Шиль вскоре после своего отъезда из Ясной Поляны.7 Если сравнить это описание с тем, которое дал мне Рильке, то можно заметить странные изменения, которые претерпели некоторые образы с течением времени. Однако впечатление, которое преобладает у Рильке, осталось прежним. Время не только не ослабило, но, кажется, усилило его: Толстой мог говорить с Рильке о смерти и одиночестве, но именно воспоминания о весне, переполненные бодростью, он увез с собой из этого путешествия:

Возвращаясь в Козловку, – писал он Софье Николаевне Шиль, – нас переполняла радость и понимание Тульского края, где богатство и бедность соседствуют не как противоположности,

а как разные, очень родственные по духу слова для одной и той же жизни, которая находит своё воплощение в сотне форм, ликующая и беззаботная.

Отель «Бирон» и его обитатели

1904—1910 гг. Между этими двумя пограничными датами – с застоями и подъемами, с периодической неприязнью к Парижу и с возвращающейся любовью «к этому уникальному месту, чье необъятное и щедрое гостеприимство во все времена заменяет дом»8, – и родились «Записки Мальте Лауридс9 Бригге». Они были начаты в мастерской в парке римской виллы «Штроль-Ферн» [Strohl-Fern]; последние главы Рильке набросал за массивным дубовым столом, который Роден одолжил ему для своего кабинета на улице Варенн [Rue de Varenne], – столом, за который он сел со словами: «Это же стол Родена; я должен добиться большего, чем когда-либо»10. И в апреле 1910 года, когда он отправился в Германию, он наконец смог забрать рукопись молодого датчанина, чтобы передать её своему издателю Киппенбергу.


Рильке перед входом в отель «Бирон»

Мальте Лауридс Бригге, – писал он графине Зольмс-Лаубах, – с тех пор как вы услышали о нем, уже успел превратиться в такой персонаж, который, будучи совершенно оторванным от меня, обрел самостоятельное существование и свою собственную личность, причем, чем больше Мальте отличался от меня, тем больше меня привлекал. То, что этот воображаемый молодой человек пережил внутри себя (в Париже и в оживших воспоминаниях о Париже), было слишком огромно, чего бы это ни касалось; можно было бы постоянно добавлять какие-то заметки; то, что сейчас составляет книгу, вовсе не является чем-то законченным.


Это все равно что найти в ящике беспорядочно разбросанные бумаги и, не обнаружив ничего другого, довольствоваться тем, что есть. С художественной точки зрения это никудышное единство, но с человеческой точки зрения оно возможно, и то, что возникает на его основе, – это, по крайней мере, некая версия существования и подспудная картина мечущихся сил.11

Давайте вообразим Рильке 1908—1911 годов в парке отеля «Бирон», куда он иногда выходил на вечернюю прогулку. Несмотря на желание «начать Париж заново», он уже не тот молодой человек с улицы Кассет или улицы Тулье, который застенчиво замыкался в своем одиночестве. Второй том «Записок» дает представление о том пространстве, которое открыли его мечтам глубины парка отеля «Бирон» – «это сказочное переплетение фруктовых деревьев, трав и цветов», «этот живой ковер», как назвала его Жюдит Кладель