Рильке жив. Воспоминания. Книга 2 - страница 4

Во время разрыва с Роденом Рильке обрёл огромное утешение в другой дружбе, которая и до этого играла важную роль в его жизни, но усилилась под впечатлением от пережитой несправедливости – в верной дружбе Эмиля Верхарна.

В то время как Роден лишь изредка, судя по всему, отказывался от роли высшего творца, «ученика Бога», и был слеп ко всему, что не касалось его самого и его искусства, Рильке всегда вызывал у Верхарна симпатию, которая распространялась и на творчество молодого поэта и которая поэтому была для него мощной опорой.

Во время пребывания в Париже он часто навещал Верхарна на его вилле в Сен-Клу, где его всегда встречали с преданной любовью. Изучение Рембрандта и чтение некоторых стихотворений Верхарна послужили одной из причин его поездки в Бельгию. С другой стороны, в «Городах-щупальцах»14 он нашел отражение того гнетущего чувства большого города, которое он сам испытал, когда приехал в Париж. Возможно, Рильке также лепил и идеализировал этого поэта в меру своей благодарности, но он всегда говорил мне о нем с такой страстной привязанностью и с таким искренним выражением, что эту дружбу, пожалуй, можно отнести к его самым счастливым и чистым переживаниям.

Среди жильцов, занимавших номера на разных этажах отеля «Бирон» и его флигелей (после принятия закона об экспроприации всем распоряжался судебный чиновник и сдавал помещения покомнатно), были актер де Макс, Жан Кокто, художник Анри Матисс, мадам Клара Вестхофф, скульптор и ученица Родена, русский Юрьевич и другие… В своих «Портретах-воспоминаниях»15 Жан Кокто хвастается, что спас сады отеля «Бирон» от раздела, подстрекая прессу против земельных агентов, таившихся в парке площадью семь гектаров в центре Парижа, и принимая в своей квартире делегацию «Поклонников Лувра»16.

Если верить воспоминаниям Рильке о том времени, Жан Кокто также был одним из тех, кто – непреднамеренно, кстати, – давал поводы противникам использования бывшего дома герцогини Мэн, ведь де Макс и Кокто устраивали шумные вечеринки в парке, и гвалт компании, которую они собирали в своих холостяцких комнатах или во дворе под огромной липой, часто нарушал одинокие творческие ночи поэта. Устроив ванную комнату в ризнице бывшей часовни сестер «Святого Сердца» [Sacré-Coeur], де Макс возмутил корыстных и бескорыстных защитников отеля «Бирон», и последовавшая за этим кампания в прессе заставила управляющего выгнать всех арендаторов.

Помимо нескольких американских и славянских писательниц и художниц, Айседора Дункан снимала для занятий со своими подопечными зал в отеле «Бирон» – в ныне снесенном павильоне, который находился в центре Двора почета. Она редко в нём появлялась, поскольку жила в Нейи17 и то и дело с головой окуналась в водоворот бурных страстей и гастрольных туров. Она порхала от любовника к любовнику, купаясь в цветах мужского очарования, как пчела с прозрачными крыльями: тяжелая и полная меда вожделения, но при этом так бесплотно парящая на фоне своего голубого облачения с глубокими складками.

Айседора Дункан, гордившаяся своим материнством, в то время вознамерилась родить ребенка от величайшего из живущих поэтов, чтобы этот сын, которого она «планировала» как танцевальное турне, сочетал в себе «силу ума» с физической красотой, которую она льстила себе надеждой передать ему по наследству. Чтобы быть уверенной, что ее выбор не падет на кого-то недостойного, она посоветовалась с портным Полем Пуаре. К счастью, он не знал Рильке и назвал имя Метерлинка. Автор «Пеллеаса и Мелизанды»