Одет в вылинявшую рубашку и спортивные штаны. На ногах – стоптанные тапочки.
В руках – деревянная трость. Лицо избороздили морщины. Седые волосы спутаны. У них желтоватый, неприятный оттенок. Выцветшие глаза цвета мокрого пепла с безразличием уставились на меня.
– Вы к кому?
Его надменный голос сбивает меня с толку, но я быстро беру себя в руки.
– Я из «Жилищника». Вам звонили.
– А… – старик качает головой. – Да, кто-то звонил.
– Это новый проект мэрии. Собираем жалобы на содержание дома и благоустройство прилегающих территорий с учётом нужд пенсионеров. Не каждый может дойти. А нам важно учитывать все мнения.
– Ну, проходите, проходите.
В квартире пахнет кошкой. Оранжевый свет абажура отражается на затертых обоях, создавая иллюзию, что они запачканы жиром. Под ногами скрипит старый паркет. Узкий коридор заставлен картонками со всяким барахлом.
Мы проходим в некогда просторную комнату с занавешенными окнами. В ней тоже нет свободного места. Стены в фотографиях и картинах, на полу стопки книг и журналов. Шкаф ломится от книг. Полки уставлены сувенирами и открытками. На письменном столе – несколько грязных кружек, тарелки, квитанции, подборка бесплатных газет.
Старик тяжело опускается в кресло. Ставит рядом с собой трость. Вопросительно смотрит на меня.
– Совет жильцов присылал нам жалобу на отсутствие пандусов.
– Я почти не выхожу из дома. Пандусы меня не интересуют.
– Но наверняка есть что-то, что вас не устраивает.
Оценивающий взгляд старика вызывает у меня чувство, будто я нахожусь на допросе.
– Есть, – старик перекладывает руки на трость.
Я достаю блокнот. Показательно щелкаю ручкой.
– Почему у вас столько мигрантов работает?
– Простите?
Его худые пальцы стучат по наконечнику трости.
– Что, русских людей не осталось?
До меня начинает доходить, но я решаю промолчать.
– Вы их хотя бы проверяете?
– В смысле?
– Кто знает, чем они болеют?
Хочется уйти, но раз судьба завела меня сюда, нужно вытянуть из него больше информации. Второго шанса, вероятно, уже не будет.
– Если я вас правильно понимаю, вы жалуетесь на недобросовестную работу трудовых мигрантов?
– И на тех, кто их сюда привозит.
Многозначительно повожу бровью.
– Вы эти фамилии видели? – спрашивает старик.
Он хочет что-то добавить, но сдерживается.
Его глаза сканируют меня с ног до головы. Возможно, неславянские черты моего лица заставляют его более тщательно подбирать слова.
– Не очень понимаю.
– Прекрасно понимаете.
В воздухе повисает пауза. Прилагаю все силы, чтобы держать себя в руках. Внутренний голос подсказывает, что я нащупал верное направление, но нужно быть аккуратным. Нельзя хвататься за эту нить слишком сильно, чтобы не затянуть узлы.
Нужно, чтобы старик продолжал говорить.
– Сталкивались с неправовым поведением наших сотрудников?
Он пропускает мой вопрос мимо ушей.
– В наше время такого бардака не было.
Разговор не клеится. И мы оба это чувствуем.
Обвожу стены взглядом. Замечаю несколько фотографий молодого мужчины в военной форме: студийный портрет, фото в окружении сослуживцев, пейзажная фотография. Она привлекает взгляд больше других. Лес за спиной мужчины кажется мне знакомым. По спине пробегает холодок. Не уверен, но кажется, различаю там выкрашенный в зеленый цвет забор.
– Ваш отец? – спрашиваю я.
Старик кивает. Его заострённое лицо озаряется улыбкой. Видимо, воспоминание об отце доставляет ему удовольствие.
