С громким всплеском мы оба вывалились на берег, тяжело дыша и кашляя.
– Ты как? – спросил я, немного отдышавшись.
Мишка не ответил. Он лежал на спине, глядя в ночное небо, и его грудь тяжело вздымалась, словно кузнечные меха. Я видел, как по его лицу текут то ли капли воды, то ли слёзы облегчения, отражая лунный свет.
– Живой, – наконец выдавил он. – Спасибо. Я уж думал, всё.
Река всё ещё шумела рядом, её рёв напоминал о том, как близко мы были к трагедии.
– Ну ты даёшь! – выдохнул я. – Я думал, ты там концы отдашь!
– Главное, что палатки спасли, – он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и неестественной.
– Да хрен бы с ней, с палаткой! – возмутился я, чувствуя, как во мне вскипает гнев. – Ты же мог утонуть, придурок!
– Ладно… Ничего не сломал? – сделав глубокий вдох, спросил я, понизив тон, внимательно вглядываясь в лицо друга.
– Не, только колено ушиб, а так норм, – он поморщился, потирая ногу. – И напомни мне в следующий раз, что вставать посреди реки – плохая идея!
– Вставай. Нужно костёр развести, согреться.
Когда огонь затрещал, мы присели рядом, протягивая к нему дрожащие руки. Заморосил мелкий дождь, но мы уже не обращали на него внимания. Капли шипели, попадая в костёр. Но мы были слишком вымотаны, чтобы беспокоиться о таких мелочах.
Удалось немного поспать на каремате у костра.
Я потянулся, чувствуя, как хрустят позвонки, и с надеждой взглянул на небо. Не облачка! Облегченно выдохнул!
Мишка копошился у своего рюкзака, потрепанного ночным «купанием». Его волосы торчали во все стороны, а на щеке красовалась полоска грязи, похожая на боевую раскраску индейца. Он безуспешно пытался запихнуть влажную палатку в и без того раздувшийся рюкзак, изрыгая проклятия.
– Да… вот тебе и «тихая ночь в лесу». Чуть не отправились на дно.
– Зато будет что вспомнить, – парировал я, извлекая из рюкзака промокший пакет с шоколадками.
Мы позавтракали, прихлёбывая обжигающий чай и смакуя подтаявший шоколад.
Собрав вещи и затушив костёр, мы поднялись на ноги. Мишка поправил лямки рюкзака, натянул на глаза грязную кепку и, стараясь казаться бодрым, спросил:
– Ну что, пошли искать новые приключения?!
– Пошли, – ответил я с лёгкой обречённостью в голосе. – Куда нам ещё деваться-то?
Тропа, если этот едва заметный след можно было так назвать, с каждым шагом превращалась в полосу препятствий. Она то растворялась в густом подлеске, то материализовалась вновь, дразня нас призрачной надеждой на лёгкий путь. Мы карабкались по курумам, продирались сквозь колючие заросли, перепрыгивали через поваленные деревья, чувствуя себя участниками экстремального квеста.
– Блин, и кто только придумал этот маршрут? Садист какой-то, – выругался я, в очередной раз споткнувшись о выпирающий камень.
Мишка, шедший впереди, обернулся. Его лицо, несмотря на усталость, светилось неугасимым энтузиазмом, как у ребёнка в магазине игрушек.
– Зато красиво, – ответил он, широко улыбаясь и жестом заправского экскурсовода указывая на окружающий нас лес.
– Ну да…, – проворчал я, отмахиваясь от назойливого комара, жаждущего моей крови. – Красота неописуемая. Особенно эти мелкие кровососы.
Вскоре лес расступился, и перед нами открылся вид на бурлящую горную реку. Она была не слишком широкой, но стремительный поток, несущий обломки веток и пену, явно не располагал к лёгкой переправе.
Мишка застыл на краю обрыва, оценивающе глядя на реку.
