Можно спросить у водителя, либо поглядеть по сторонам. Хотя нет, спрашивать стыдно, вдруг покажусь криповым. Пока не раскусили, нужно и дальше вживаться в текущую роль.
Машина плавно остановилась на светофоре. Я принялся разглядывать округу. У здания, как на параде, стоял большой агитационный стенд, где огромными буквами написано: “Члены Политбюро ЦК КПСС”. Первым в длинном ряду портретов был Черненко.
“Какой кошмар”, вылетело из меня. Водитель тут же спросил:
– Андрей Иванович, что случилось? Простите, но быстрее ехать не могу, объезжаю пробку на Горького.
Пробки на дорогах при коммунистах? Этим можно воспользоваться – будет больше времени на обдумывание.
– Водитель, не объезжайте. Давайте через пробку.
Мужчина повернулся ко мне с удивленным лицом. Он смотрел так пронзительно, что я застеснялся собственного приказа.
– Забыл ваше имя.
– Лёня. То есть Леонид, меня зовут Леонид, – лицо водителя раскраснелось, – Андрей Иванович.
– Леонид, давайте через пробку, – приказывать было неприятно, поэтому всюду перла вежливость. – Пожалуйста, езжайте по улице Горького.
– Эх, хорошо, Андрей Иванович.
Какой кошмар, эта мысль снова возникла в голове. Черненковский год самый тухлый и мракобесный из всех возможных: позади относительно спокойные годы, а впереди ураган перемен. Затишье перед бурей. Вот почему меня не отправили, скажем, куда-нибудь в очень далекое будущее, где все живут на одном позитивном вайбе?
Пробка дала мне ещё полчаса на раздумья. План, несмотря на мое потрясение, казался лучшим из возможных – морозиться ото всех, говорить односложно и аккуратно интересоваться. Если у меня шиза, то рано или поздно, но вылечат. Если нет, то от безопасного поведения ничего не случится.
Водитель довез до дома, который я знал из своего времени. Здесь брал панкейки и сидел с Никой, выслушивая её нытье по бывшему. А теперь это бледно-зелёное здание, с реющим на ветру советским флагом, и никаких заведений. Желто-красный троллейбус медленно проехал мимо.
У проходной стоял крепкий мужчина. Я встал рядом с ним. Служебный автомобиль уехал, а мне было стыдно спросить даже: “Сколько времени?”
Стою и не знаю, что делать дальше. Мужчина заметил мое присутствие. Мы смотрели друг на друга: мой взгляд был явно растерянным, а взгляд мужчины всё более колючим.
– Андрей Иванович, вы же не курите, – пробасил он.
– Да. Не курю, – протянул я.
– Пропуск забыли? Так по комсомольскому билету зайдите.
– Ах да, точно! И как же я забыл про свой билет.
Похлопав по пиджаку, почувствовал книжицу. Красненькая, с черным профилем Ленина. Махнув ей перед лицом удивленного мужчины, я зашел в здание. Из пропускной на меня глядела натуральная жаба: старая и злая, одетая в растянутую жилетку, прямо как в родном универе. Сквозь толстые очки у жабы исходил токсичный взгляд на всё живое.
Я ткнул ей билетом, жабу переклинило, но турникет всё же открыла. Я пошел по лестнице наверх, второй этаж, третий… И заблудился. Что делать дальше? В комсомольском билете указано, что я – Андрей Иванович Озёров. Пошел по кабинетам, вдруг табличка где висит…
– Андрей Иванович, здравствуйте, – женщина с мягкими чертами лица, в белой блузе и длинной юбке тактично кивнула.
– Здравствуйте.
Неловкая пауза. Кто передо мной?
– Вы к Виктору Максимовичу?
– Нет, – нужно было срочно где-то спрятаться. – Передумал. Потом зайду. Лучше проводите в мой кабинет.
