Федорчук аккуратно сложил на краешке стола конверты с дактопленками и запиской, все они были каллиграфически им надписаны.
– Маш, я поехал, у меня еще две квартирные кражи на очереди. Если дело будешь возбуждать, свистни, я тебе все оперативно сделаю.
Он помахал ручкой операм и ушел, тихо притворив за собой дверь.
С шутками, прибаутками вошел доктор Стеценко, и Петр Валентинович свою восторженность переместил на него. Еще бы – такой молодой, но уже очень опытный судебный медик, феерически остроумный, доброжелательный, с ослепительной улыбкой. Мне он поцеловал ручку, предварительно надев резиновые перчатки (лишнее свидетельство его остроумия). Но тут же деловито присел к трупу и преобразился – стал жестким и собранным экспертом, в отличие, например, от Левы Задова, который хохмит и фонтанирует на протяжении всего осмотра трупа.
– Кто у нас девушка? – спросил он, аккуратно переворачивая тело на спину.
– Девушка у нас актриса, – пояснила я.
– Мне сказали, что и записочка имеется?
– Имеется, – хриплым от волнения голосом подтвердил Петр Валентинович и откашлялся.
– Так что ж мы тут время теряем? – вкрадчиво продолжал доктор Стеценко, осуществляя, тем не менее, подготовку к фиксации трупных явлений.
Я даже не стала отвечать, придвинувшись поближе и вглядываясь в лицо трупа. Так получилось, что для равновесия мне пришлось опереться на плечо доктора Стеценко. Он не выказал никакого неудовольствия, а я напряженно прислушивалась к своим впечатлениям. Похоже, что я стала относиться к нему гораздо спокойнее. Еще немного, и можно будет с чистой совестью считать, что мы друзья, а не любовники. Соответственно, и проблема мужчины в моей жизни тогда снова встанет со всей остротой. Я уже давно поняла, что слегка отстаю в развитии, поскольку нормальной юности у меня не было, я все время училась и работала, было не до этого, а природа-то берет свое. Вот сейчас настал час «икс», когда хочется любви и ласки так, что скулы сводит. Наверное, и сыночек в меня пошел, женщины его не интересуют, не интересуют, а уж потом как заинтересуют – мало не покажется.
Стеценко пошевелился, и вся лирика тут же вылетела у меня из головы. Пальцами в резиновых перчатках он методично ощупал голову трупа, раскрыл веки и заглянул в глаза, отвернул губы, проверяя, нет ли там кровоизлияний. Их не было. На вид все было пристойно.
– Ну что, на первый взгляд похоже на отравление димедролом, – пробормотал Стеценко, складывая стопочкой пустые упаковки из-под лекарства, валявшиеся рядом с трупом. – Зрачки расширены, есть некоторые признаки смерти по асфиктическому типу.
– По асфиктическому?
– Да ты не волнуйся, это бывает при отравлении антигистаминными препаратами. Ротик у нее чистый, вроде бы насильно ее таблетками не кормили, синячков на ней нет. Что тебе не нравится?
Он обернулся и посмотрел мне в глаза. Черт подери, до конца моих дней я буду сохнуть по этому чудовищу. А он будет всем рассказывать, что любит только меня, но это я его не хочу, и с этим уже ничего не поделаешь.
– Скажи, пожалуйста, Саша, можно сожрать столько таблеток, не запивая водой?
– Проблематично, – согласился Сашка. – А на кухне смотрели? Может, она там стаканчик оставила?
– Саш, может, она даже помыла стаканчик. А пустые упаковки зачем с собой принесла?
– Чтобы нам облегчить работу, – меланхолично произнес Стеценко. – Согласен, логично пустые упаковки оставить там, где употребили таблетки. Куда она их несла? К тому же димедрол так стремительно не действует, чтобы она не успела дойти с кухни до постели.
