Лючия в последний раз обняла сестру, поцеловала в макушку, подхватила вещи и вышла в прохладу весеннего вечера.
Джузеппе с отцом продолжали спорить. Ладони первого сжались в кулаки, но он пытался сдержаться. Второй, опершись рукой о забор, размахивал клюкой.
– Успокойся! – крикнул управляющий. – С осла что ли рухнул, такой бред несешь?
– А ты-то, будь на моем месте, что подумал? Привез девушку поздно вечером и опять забираешь. Были бы у тебя дочери…
– У меня есть дочери!
– Падчерицы, поэтому тебе не понять! – продолжал упорствовать отец. – Когда своя будет, поймешь, что это такое.
– Не отпустишь? – спросил Джузеппе. Альберто отрицательно покачал головой. – Ну, и черт с тобой!
Он махнул рукой. Отвязал лошадь от забора, запрыгнул на козлы. Лючия выбежала следом, но отец поймал за руку и дернул на себя.
– Куда разогналась?
– В поместье. Меня взяли на работу.
– Какая работа на ночь глядя? Когда только Джузеппе успел задурить тебе голову? Опомнись! Он женатый человек, а ты за ним как портовая девка бегаешь.
Лючия замерла, даже вырваться больше не попыталась. Сердце сжалось от боли. На глаза навернулись слезы. Слова, словно плети, били жестко, наотмашь. Убивали все те добрые, светлые чувства, которые питала дочь к отцу.
– Сколько же в тебе злости, папа, сколько недоверия, – прошептала она. Всхлипнула, но продолжила. – Ты заблуждаешься: я не мама. Я не предам вас с Кларой, но и оскорблять себя не позволю. Князь дель Росси действительно принял меня на работу, поверил в меня, как когда-то верил ты. Синьор Джузеппе привез, чтобы я могла забрать вещи, а ты…
– Иди в дом, утром поговорим, – ответил Альберто.
– Что изменится? Ты перестанешь видеть во мне маму? Поймешь, что я другая, или запрешь в четырех стенах? Хорошо, сделай это, но прежде скажи, на какие деньги мы купим еду? Муки хватит на неделю, а риса осталось две горсти. Кто будет кормить вас с Кларой?
Отец побагровел, до боли сжал локоть дочери. Ей бы помолчать, дождаться утра, но обида была слишком сильна.
– Хочешь, чтобы люди говорили, что Альберто живет за счет дочери? Мне и без того хватит позора, а вас с Кларой я как-нибудь прокормлю.
Гордость, опять эта проклятая гордость, которая ни раз становилась причиной ссор Альберто с работодателями или знакомыми. Он лучше умрет с голода, чем попросит помощи.
– Как? Не с твоей травмой ходить на работу.
Они смотрели друг на друга, гордые, упрямые, не желавшие уступать. Лючия ни на минуту не сомневалась в своей правоте. Теперь еще сильнее желала доказать отцу и окружающим, что она тоже чего-то стоит. Только Альберто не желал и слышать об этом.
– Я все равно уйду, – произнесла она.
Думала, что придется долго спорить, но отец внезапно отпустил ее, оттолкнул от себя, будто отказывался и отрезал все пути к отступлению. Прикрыл глаза на мгновение, будто собирался с силами.
– Вся в мать пошла, – он зло сплюнул себе под ноги. – Будто мне мало того позора и насмешек, теперь еще и ты пошла по кривой дороге!
– Папа, достаточно обвинять меня во всех грехах. Покайся, поговори с падре Микеле, очисти душу, или представь маму и выскажи ей все, что наболело, но перестать обвинять меня в том, чего я не делала.
Альберто передернул плечами. Бросил короткий взгляд в ее сторону, отвернулся, пошел к дому.
– Если уйдешь, то знай, что у меня больше не будет дочери, – пробурчал он.
– Папа! – взмолилась Лючия, понимая, что теперь точно не сможет этого сделать.
