А лес будто песней шелестит или то с дороги голос?
Не шуми ты, зима с морозами, вы не дуйте, ветры холодные,
Дайте молодцам во чистом поле с лютым ворогом переведаться…
– Никак наши?
– Они!
– Али дождались?
– Оттерпелись, царица небесная!..
Ребята горохом сыпались с печей на улицу.
– Мамка, на конях! Тятька, глянь, с саблями!..
– Угомону на вас нет!..
Люди крестились и плакали, бежали необутые к околице, кланялись родной русской силе. Еще не видала зима, чтобы таяли от людской радости снега. Не видали Бонапартовы генералы, как, не дойдя до Ельни, остановился в Пронине партизанский отряд Дениса Давыдова.
– Ну, рассказывайте, где неприятель?
– За Ельней, кормилец, с Ляхова примечен.
– Много ль?
– Кто его знает? Снуют взад-вперед… Мертвыми бы их сподручней счесть!
– А мы, – отвечает Денис Васильевич, – их и живыми и мертвыми пересчитаем! – И смеется командир в черную бороду лопатой. Борода у него мужику впору и кафтан на нем мужицкий. Правда, барина в бороду не спрячешь, барина и по ногтю узнаешь! А этот – ничего, видать, подходящий.
Тайные партизанские дозоры пошли в Ляхово, а в Пронино потянулись новые ходоки.
– Нас, ваше благородие, тоже прими! – сказал партизанскому командиру новоспасский Аким.
Спустя минуту он стоял перед командиром и чертил по столу корявым пальцем:
– Вот здесь, слышь, на брюхе ползти придется, а дале и на конях можно…
Денис Давыдов рассматривал карту. Аким косился на него с тревогой: как бы командир чего не спутал. На карте как в лесу, а в лесу – все перед тобой как на ладошке. И снова начинал скрести ногтем по столу.
– Можно змея живьем взять! Очень даже можно!
– Ну, будь проводником!..
Когда к Пронину подтянулись партизанские отряды» Сеславина и Фигнера, Денис Васильевич наскоро набросал записку генералу Орлову-Денисову:
«…Я открыл в селе Ляхове неприятеля. Сеславин, Фигнер и я соединились…»
Вахмистр Колядка проскакал с этой запиской под самым носом у генерала Ожеро, и вся округа пришла в тайное движение. Зима блюла до времени тишину.
Но вот в тишину эту ворвался глухой рокот барабанов, и бригада генерала Ожеро бросилась к оружию. Конники Дениса Давыдова уже летели вихрем к ближней высотке, и вскоре оттуда ударила по Ляхову первая партизанская пушка.
Партизаны со всех сторон окружили Ляхово. Село пылало в разных концах. Когда на воздух взлетели зарядные ящики, положение представилось генералу Ожеро безнадежным. В отсветах пожара над неприятельскими линиями затрепетал белый флаг.
Партизанам сдались генерал, шестьдесят офицеров и более двух тысяч солдат.
– Барон Ожеро был уверен, – рассказывал, вернувшись из Ляхова, Фигнер, – что его окружают пятнадцать тысяч человек!
– Да откуда он взял, чорт, пятнадцать тысяч? – удивился Денис Давыдов.
Фигнер улыбнулся:
– Я назвал ему все полки и фамилии всех командиров; впрочем, мне было бы трудно удовлетворить любопытство господина барона, если бы он захотел увидеть их в натуре!
Командиры сели писать главнокомандующему рапорт, Фигнер поскакал с ним к Кутузову.
На дневке, по дороге к Ельне, главнокомандующий слушал доклад дежурного генерала:
– От капитана Сеславина, ваша светлость!
Кутузов приготовился слушать, приложив ладонь к уху.
– «Марши наши быстры, – громко читал рапорт генерал Коновницын, – а следствия оных неприятелю гибельны. Шесть батарейных орудий его приведены в совершенную негодность. При орудиях взяты: полковник, четыре офицера и рядовых пятьдесят восемь…»
