Но тихо все.
IX
Час уже десятый был, когда доложил Брюхову приказчик, что Софрон елку детям привез и за труд просит. Приказали елку внести в кухню, чтобы просохла живее, а к Софрону вышел в переднюю сам купец Агап Силантьич, мужчина высокий, плотный и уж малость животом стал вперед подаваться с беспечного житья. Широкое и чистое лицо, круглая русая борода обросла, глаза добрые и голос ласковый; только будто кислота у него какая в глазах веки вечные. Так чудно глядит, что кажется тебе, будто ты обронил что, а он поднял, да не сказывается.
– Ну, здравствуй, – говорит Агап Силантьич, – на вот, получай за свой алтынный товар полтину серебра.
Кланяется Софрон, жмется, ухмыляется.
– Не в товаре тут, ваше степенство, а коли бы накрыли меня свои мужички?..
– Ну, отстегали бы.
– То-то…
– Не впервой, кожа-то, я чай, уж обтерпелась, привыкла. Ну, да что ж… За то вот получай.
– Прибавить бы надо… на чаек… Мороз эв-вона какой, снег опять… иззябся…
– Вестимо, мороз и снег, на то зима.
Взял Софрон деньги мелочью и хотел было еще пятак выклянчить у купца, но тот только сказал: «Ладно, ладно…» И видать было сразу, что ты его тут хоть обухом бей – ничего больше не вышибешь.
– А будут коли спрашивать, откуда елочка, я этим сутягам подлецам прямо говорить буду назло: «Из вашего, мол, лесу, общественного. А кто рубил да предоставил мне? На, мол, вот!» – И Агап Силантьич показал Софрону шиш.
Сердит был Брюхов на все село за то, что мужики смеют с ним в суде тягаться, а не повинуются, как барину бы.
Вышел Софрон от купца и, сев на пустые дровни, выехал из усадьбы. Провозился он да промешкал у Брюхова немало. Федюк небось уж дома давно. Шажком миновал мужик овраг и мост, а там и всю деревнишку. Как почуяла Сивка двор, сама рысцой взяла. Подъехал Софрон к избе Авдотьиной и крикнул:
– Федюша! Ай, Федюша! На-для?
Но тихо все… Не отзывается мальчуган, знать, еще нету.
– Чудно! Чего ж это он? Неужто в лесу застрял? Волки, что ль, съели? – смеется Софрон. – Были бы волки, так и я бы видал их. А вот Сивка-то шаркнула не от волков ли?! Тоды дрянь дело!..
Распряг Софрон Сивку, поставил во двор, дровни стащил тоже на место, хомут с дугой внес в избу.
«Не спит ли уж?» – подумал мужик, озираясь середь темноты.
– Эй, Федюша, ты тут, что ль?.. Нету… Чудно!
Постоял, постоял Софрон и вышел тихо из избы, почесываясь. Надо ведь идти туда, в лес. Вот оказия, отхватывай опять по морозу две версты, да назад две, да ночью, когда люди спят себе.
Прошел мужик деревню, вот и овраг опять.
Авось, думает, встретится ему паренек.
Ни души на улице, и Федюка нет. Вот и село все прошел. Нету тоже… Ничего не поделаешь, надо в лес.
– Чудно! Право слово, чудно! Застрял!..
Поравнялся Софрон с кабаком, там все еще свет. Не ложился еще Миколай Андреяныч.
– Небось деньги считает.
Хотел было мужик мимо кабака пройти по дороге, да ноги пристают, знобит. Умаялся, что ли? Аль мороз горазд не в меру…
– Недужится как-то, ей-ей! Кто его знает, что такое?.. Вот и нутро подводит, ей-богу!.. Выпить надо, выпьешь – пройдет… непременно… вот те Христос!.. Как рукой сымет! – говорит Софрон. – На минуту всего, один шкалик – и готово! Живо до лесу добегу. Эй, Миколай Андреянович, можно, что ли? – стучит уж мужик в окошко.
– Кто тут? – крикнул тот изнутри, заслоняя собой свет в окне.
– Я, Софрон! И деньги есть, вот те Христос, – полтина, вот те Христос, сейчас издохнуть, Брюхов дал на чай.
