– Я не…
– Я знаю, друг. Я вижу твою утончённую душу и понимаю, что ты делаешь это не ради титулов, а ради утверждения собственной силы. «Познай себя» – эта надпись красуется над входом в святилище Велада, и ты взял её своим жизненным девизом. Я всё понимаю. Однако помни, что внутреннему твоему состоянию должен соответствовать статус в обществе, коль мы существа общественные. Неплохо ведь, когда благородный дух отмечен благородным положением.
– Неплохо, – согласился Альгерд.
– И не зря говорят игнинги, даже миряне, что очи суть зеркала духа. Вот у нас, когда мы творим Волю, они сияют чистым альвхеймским светом. Холодным и опасным, но всё же чистым. А у наших врагов глаза затягиваются мрачной пеленой.
– К чему ты это? – неловко улыбнулся Альгерд. – Не всегда, признаться, улавливаю ход твоих мыслей.
– Это значит, мы на правильной стороне, друг, – похлопав по жезлу-медиатору, отметил Фелан из Диварда.
В комнате горело множество свечей.
Свечи горели с единственной целью – создать романтическое настроение для тех двоих, что наслаждались друг другом в алькове. Подобная картина могла бы свести с ума любого хозяйственного тиуна1 или каморария2. Впрочем, что чародеям до растрат.
– Ты так красив, – промурлыкала молодая женщина, – грива тёмных волос, аккуратная борода, лицо, будто у потомка Хелминагора! Больше похож на дворянина, чем на чародея.
Лицо Альгерда не просветлело от этих слов. Он оставался угрюм.
– Не стоит убиваться из-за нелепицы в университете, – протянула она, вставая с постели. Рыжие волосы ниспадали почти до ягодиц. Она была совершенно нагая.
Встав, женщина пошла к столу, на котором лежали на тарелках порезанные груши, и стояла бутылка вина и бокалы. Тонкие правильные черты юного лица, равно как и изящный стан и округлости там, где они должны быть в фигуре женщины, делали её красивой в глазах Альгерда.
– Что за пошлое выражение «убиваться»? Набралась у охальной черни, которую лечишь?
Женщина усмехнулась.
– Налей лучше и мне вина, – сказал Альгерд.
– Знаешь, я понимаю, почему в коллегии тебя не все любят.
– Из-за этого я тоже «не убиваюсь». Но в университете и правда всё вышло довольно скверно, Лана.
– Почему же? – спросила Лана, подавая ему бокал. – Смутьян в темнице Ордена, ты живой, живы и все, кто был в той зале: студенты и наставники. Магистр Хенвальда обязан тебе до самого своего погребального костра. Или тебе жаль беднягу Фьяра? Полагаешь его жертвой завистников и интриганов?
– Сумасшедший философ и его дальнейшая судьба меня не волнуют, равно как и магистр Хенвальда с их университетской мышиной вознёй. Меня интересует лишь наша возня – чародейская.
Альгерд пригубил вина и улыбнулся Лане.
– Она ещё более пошлая, чем возня в университетах и гильдиях, – заявила Лана.
– Из-за Дара к Воле? Поверь, в остальном мы такие же люди, как и все прочие. Дар лишь обостряет нашу подлую сущность, желание топить ближнего и подталкивать падающего в бездну. Человеческое слишком человеческое.
– Ну неужели тебя так волнуют перешёптывания Максимилиана и его своры? Ты сам вечно твердишь, что наш глава коллегии всего лишь жалкий отравитель, а не настоящий волюнтарий. Что не будь его покровителем король Энрих Корданский, не видать ему магистерского кресла. И что даже адепт Искусства Стихий стоит десятка таких, как Максимилиан. А ещё ты любишь повторять, что тебя не очень-то интересует мнение овец.
