– Вы живы?
Масла в огонь подлила вредная экономка:
– А я говорила вам, милорд, что девушка абсолютно не в себе. Если так пойдет дальше, то от дома не останется ни одного кирпичика.
– Не паникуйте, миссис Мейлз.
– Но этот грохот не первый.
– Уверен, что всё хорошо. Дениз, вы ведь не поранились?
– Я цела! – поспешила заверить девушка, спешно вытирая воду с чешуи.
Первое полотенце полностью пропиталось влагой. Отшвырнув его в сторону, Дениз взялась за второе. Теперь дело было за хвостом, и загнанная в угол девчушка старалась изо всех сил. В какой-то момент переборщила, и хвост, дернувшись, вдарил по пузатому шкафу. Тот затрясся, одна створка распахнулась, и на пол посыпались пузырьки и баночки. До чего же тесные клетушки у этих людей! Локти негде развести – что уж о хвосте говорить?!
От новой волны погрома у миссис Мейлз задергался глаз.
– Что будем делать, милорд? – спросила она Гранта.
Ответ был сродни раскату грома в солнечный день.
– Ломаем дверь!
Легко сказать – трудно сделать! С размаху вдарившись плечом в дверь, Грант тут же прикусил губу, иначе взвыл бы. Однозначно вечером плечо посинеет и своим лиловым цветом затмит любимые матушкины ирисы, которыми прислуга часто украшает столовую в доме в Белой бухте. Эдак и возрадуешься, что вернуться в Бланес получится не раньше, чем через две недели: к тому времени синяк рассосется, и матушка не грохнется в обморок при виде покалеченного сына.
Однако мало было думать о матери – во внимание надо было принять и миссис Мейлз! Преданная каждому губернатору, которых знала за свою жизнь, экономка чуть не прослезилась от ужаса, охватившего её всю. В тот момент Грант отчётливо осознал, что материнскую заботу на Апарских островах миссис Мейлз ему обеспечит. Не исключено, что перестарается, и Грант будет рад вернуться в Белую бухту даже с двумя лиловыми плечами, лишь бы скорее.
– О, боги, милорд! – истошно взвизгнула экономка и, уперев руки в бока, злобно посмотрела на Сюзи и Рейну: – Чего застыли, безмозглые девчонки? Не видите, его светлость чуть не убился?! А ну, взяли и сами навалились на дверь! Вместе! Раз! Два! Три! А вы, милорд, отойдите в сторону. Неровен час, дверь дернется – вы вместе с дверью и упадете. Вы нам, конечно, любой нужны, но лучше здоровый, чем калеченный. Иначе ваш отец и брат с нас три шкуры сдерут!
На секунду стало тяжело дышать. Будто шею сковало застегнутым на все пуговицы воротником или туго завязанным платком. Но нет, и на воротнике верхняя пуговица была по моде расстегнута, и узел был завязан самый обычный, каких Грант вязал сотни, если не тысячи, находись он хоть в столице, хоть дома, хоть в Вольном заливе, хоть в Нерсесе…
Снова нахлынули волной воспоминания. Воображение нарисовало картину, будто Эмма, чувства к которой до сих пор терзали измученное сердце Гранта, всё ещё неравнодушна к нему, дуется, не может простить предательства, но ждёт, когда же тот, кому однажды посчастливилось назваться её женихом, хоть как-то проявит себя: завяжет змею в узел, изрешетит из пушек вражеский корабль или, на худой конец, вышибет дверь и докажет любимой женщине, что он тоже что-то может. Сам. Без помощи отца. И уж те более без помощи старшего брата.
Как известно, мечты воодушевляют, и Грант, зачем-то поплевав на руки, отодвинул Сюзи и Рейну в сторону и произнёс:
– Посторонитесь. Я сам.
И сделал это таким тоном, словно каждый день выбивал по дюжине дверей, не моргнув и глазом.
