– Как стрела! – прокомментировал сын факт.
Я, вздумав сор убрать (намокший, он немедля станет грязью), выяснил: под прахом схожая, из жилок досок непокрашенного пола, стрелка. Что за стрелка? Знак искать окрест? всмотреться, вслушаться?.. О, Бог даёт мне шанс! – я начал мутный дискурс. Но расслышал трески… Трактор? Трактор кстати. Взяв картуз, я вышагал во двор и стал у лиственниц, прислушался. Злой ветер дул от поля, где осталась «нива», и при этом нёс треск явный. Я пошёл по насту сада ста своими килограммами. Путь – в гору, хворь томила. Долго я шагал и вот что усмотрел: во рву в снегах был трактор МТЗ, что тарахтел и трясся в холостом ходу; подальше – куртка возле «нивы»; карбюратор, руль и лобовик в сторонке.
– Трудно? – молвил я. – Бог в помощь… Как с машиной? Получается?
– Корпеем! – Куртка скручивала провод. – Ключ подай.
Ключ находился у «запаски», снятой, сдвинутой за бампер, и от места, где вор рылся, этот ключ не доставался.
Куртка наконец опомнилась. – Ты кто?
– Я в Квасовке живу. Верней, мой дом там, – отвечал я. – „Нива“-то – моя.
Он хмыкнул: – У меня есть „нивка“; я хотел запчасть!.. Брат, ладно, извиняй. – Он сунул крепкую, короткую немного руку. – Познакомимся… Ты влип. Пункт двадцать… нет, двенадцать правил октября… а года девяносто, вроде, третьего, гласит: воспрещено стоять, где тормозишь движение, въезд-выезд для других. Штраф – тысяча. Прикинь? Брат, шутка; я шутю! Я был гаишник. Пётр Петрович; правильней – Магнатик. Кличут так: Магнатиком.
– Я Павел, – отозвался я, – Михайлович.
Он грузен, животом вперёд, и дюж, широкоплеч. Ворс на огромной голове – короткий, цвета тёмного обжаренного кофе. Ниже – каресть глаз над толщью вислых, в оспинах, бульдожьих щёк. Пухлявый купидоний рот как будто стиснут был щеками, что, включительно, сжимали смуглый и ноздрястый нос. Дородность, явственная брюхом, выпершим под курткой, с толщью ног в ворсистых брюках и в ворсистых же ботинках, наделяли незнакомца обликом шиншиллы или суриката, а не то курганной скифской бабы. Так телесно. Статусно он был из средних классов, бравших более смекалкой, а, допустим, не лопатой – делом низших, и не мощным интеллектом ― свойством высших. Поглядев на ров в снегах, на трактор, я сказал:
– Вчера застрял… Промни путь к Квасовке?
Он пóднял снятый им аккумулятор бедной «нивы». – Без проблем. Я тут хозяин! Путь гребу на ферму; а она в Мансарово. Мне денег нужно; взять под сев солярку. А для этого мне нужно сдать бычков. А ферма – ближе к Квасовке. В Мансарово, где трасса, тратно, брат, прикинь? Тут мне под три кэмэ, там – семь при яминах. Тут три в полях, пять трассой – город Флавск… Путь тут давил вчера, соляра кончилась, я сдал назад… Выходит, ты с асфальта зарулил в тупик?.. – Он, ставя лобовик на место, продолжал бахвалиться: – Тут было поле, но колхозное. Теперь – моё тут поле! Я твоё ли брал? Подумай сам: раз на моей земле – моё! – Он посмеялся. – Сорок га. Кормá сажу! Сколь взяток дал чиновным – всё равно в паях с ментами и с жулярой Зимоходом; он тут главный по району… Я известный, брат! Король, прикинь, мясной и рéкет! Главный рéкет – скот, смекаешь? Первое в делах, брат, что? – делиться; ты со мной, а я с тобой и с третьим… Я смышлёный! Жизнь понюхал не для виду… Будет ровчик! Сделаю, промну! – пообещал он, отходя от «нивы». – Дом твой справа ведь, сосед? Мой двор в Мансарово, на южном берегу и крайний, наискось от твоего. Моя там ферма, сам я флавский… Брат, с тебя гощение. Не то дай миллион. Шутю!.. – Он влез в кабину, хлопнул дверцей.
