– На море езжу, – с гордостью говорила она тем, кто спрашивал, куда она девается на праздники и в отпуск. О деде с бабкой Оксана с матерью никогда не разговаривала.
* * *
Теперь Оксана в подсобке еще грызла яблоко, а Марина в это самое время уже сидела за столом в кухне напротив Димки и строчила возмущённый пост в домовом чате. Три жалкие рыбьи тушки беспомощно оплывали льдом в пластмассовом тазике.
«Соседи! Замечаете ли вы, какое безобразие творится в «Синеньком» магазине? Хамство, недостаточный ассортимент товаров, постоянная грязь и обсчёты. Сегодня купила там рыбу и оплатила за килограмм и двести граммов. Принесла домой, взвесила – всего 700 г. И лёд на рыбе был толщиной чуть не в палец…»
Она прочитала вслух и спросила:
– Ну, как?
– Марин, я не специалист по заморозке рыбы.
– Но на траулерах явно не так замораживают!
– Ты даже слово «траулер» знаешь, – он улыбнулся.
– Я не поняла, – Марина посмотрела на него внимательнее. – Ты что, их защищаешь?
– Не защищаю. Обманывать покупателей нехорошо. Но грязи там какой-то особенной я тоже не заметил. Зимой они в тех местах, где покупатели ходят, всё время полы мыли. И витрины, я тоже видел, протирают часто.
– Нет, из-за таких, как ты, нас вечно будут обсчитывать! И правды никакой не добьёшься.
– Если хотеть правды, – он посмотрел куда-то в окно этим его отсутствующим взглядом, который она не любила и даже боялась, – то надо и самому всегда говорить правду. Быть объективным. А ты свалила всё в кучу… – Он плохо себя чувствовал, но ссориться не хотелось. Какая-то странная ситуация всё время возникала из-за этого магазинчика. Или не из-за магазина. А из-за чего тогда?
Рыжий пришёл, забрался к нему на колени, стал подсовывать крутую башку под руку, мурчать, и Дима сказал:
– Чаю выпьем? Ну его на фиг, этот магазин.
Марина встала из-за стола, кликнула по чайнику, чтобы включился, из шкафчика достала вазочку с вафлями, пошуршала целлофановой упаковкой тульского пряника, пальцем сквозь упаковку помяла – свежий или нет. И что-то стало распирать её в груди, пухнуть, какая-то обида, чувство несправедливости и даже зависть. Как у него получается, у этого Димки, быть всегда таким спокойным, рассудительным? Ничего его, кажется, не может вывести из себя. Не человек, робот какой-то. Интересно, а может он когда-нибудь стукнуть кулаком по столу? Она взглянула исподтишка. Сидят, красавчики! Он и кота её приманил, это ведь точно, что к нему Рыжий лезет чаще, чем к ней.
Она уперлась лбом в дверцу шкафчика и, сглотнув, сказала прямо в сахарницу, что стояла за стеклом на полке:
– Ну, тогда и ты мне правду скажи, Димка. Что тебе у меня надо? Жить негде?
На некоторое время повисло молчание, будто разом замолкли все соседские электродрели, застрял где-то лифт, замолчали дети, и собаки, сцепившиеся возле подъезда, заткнулись. Даже одинокий, и по общему домовому мнению, несчастный пианист, живущий где-то через четыре этажа, но прекрасно слышимый в кухне Марины, встал из-за инструмента и ушёл читать детектив. Наступила полная тишина.
– А я тебе что, надоел? – сказал Дима в этой тишине. Марина обернулась, и все у неё внутри похолодело. Он сидел на том же месте, где и сидел, но ноутбук его теперь был закрыт, а руки лежали на крышке и пальцы были какого-то зелёного цвета, как у мертвеца. И лица такого у него раньше Марина никогда не видела.
– Да не надоел ты мне, ты что? – забормотала она. Заюлила, заёрзала, и самой стало противно, страшно, будто падала в пропасть. – Пей, давай, горячее с мёдом, – торопясь поставила перед ним кружку с молоком. – Курицу, наверное, прямо из холодильника ел? Днём-то с голосом у тебя было гораздо лучше…
