Паровоз с опустевшими вагонами дрогнул и, пыхнув на прощание, медленно тронулся с места, растворяясь среди деревьев. На поляне воцарилась тишина.
Ерофей Петрович оглядел проделанную работу. Вроде ладно. Только вот подвод всё нет. Задержались, что ли? И Григорьев куда-то запропастился.
– Послать бы гонца, Ерофей Петрович, – предложил боец по прозвищу Мохнач, подходя ближе. – Узнать, чего там.
– Послать-то можно, да кого? – Белов потёр подбородок, вглядываясь в темнеющий лес. – Все при деле. Да и ночь на носу. В лесу темнеет – как в погребе. Заплутает гонец.
– Я могу, – шагнул вперёд Васильев. – Я дорогу найду. Не впервой по лесам шастать.
Ерофей Петрович смерил его взглядом. Парень молодой, горячий, но смелый. Пожалуй, сдюжит.
– Ладно, Васильев, – решил командир. – Ступай. Да смотри, не заблудись. И живо назад. А мы тут обождём.
Васильев кивнул, подхватил винтовку, перекинул через плечо и шагнул в лесную чащу. Белов проводил его взглядом. Сердце неприятно ёкнуло. Не к добру эта задержка. Ох, не к добру…
Темнело стремительно. Лес ожил ночными звуками: ухнул филин, заскрипели сосны.
Люди разожгли костёр. Затрещал валежник, взметнулось пламя, озаряя поляну трепещущим красноватым светом. Уселись вокруг, достали немудрёную снедь: хлеб, сало, лук. Жевали молча, усталые и голодные.
– Долго ещё ждать-то? – спросил Петренко, широко зевая.
– Скоро будут, – ответил Ерофей Петрович, не отрывая взгляда от огня. – Не впервой. Революция – это тебе не сало жевать да кипятком запивать. Тут терпение надобно.
Вдруг неподалёку отчётливо хрустнула ветка. Все как по команде замерли. Белов выхватил наган, вглядываясь в темноту. Тишина звенела в ушах.
– Свои! – раздался шёпот, и из кустов, тяжело дыша, вывалился Григорьев.
– Напугал, чёрт! – Ерофей Петрович сунул наган обратно в кобуру. – Ну, чего там?
– Товарищ командир, вёрст за пять отсюда – разъезд. Там патруль, человек шесть. Но в нашу сторону не суются. Васильев сейчас подводы приведёт. Встретил их.
Вскоре из-за деревьев и впрямь вынырнула вереница подвод. Возницы – мужики в армяках, с лицами серыми, как земля, – остановились в десяти шагах, не решаясь подъехать ближе. Лошади фыркали, переступали с ноги на ногу, и пар от их ноздрей белыми клубами поднимался в стылом воздухе.
– Чего стали? – рявкнул Белов. – Аль языки проглотили?
– Товарищ начальник… – замялся седой мужик, сжимая вожжи. – Мы это… мы как велено. За солью приехали.
– Солью? – Белов усмехнулся, счищая сапогом ком грязи. – Ну да, соль. Да сахар напополам с порохом. Живо грузиться, пока белые не пронюхали!
Мужики переглянулись, но спорить не посмели. Щёлкнув вожжами, подкатили подводы. Заскрипели колёса, захрапели лошади, чуя предстоящую работу.
Споро раскидали сено, готовя место. По испуганным взглядам возниц было ясно – не по своей воле они здесь.
Красноармейцы принялись таскать ящики. Укладывали бережно, перестилая соломой. Петренко, красный от натуги, зычно командовал:
– Да не так, раззявы! Вот сюда, в угол! И верёвками крепче вяжите!
Ерофей Петрович наблюдал, нервно покусывая ус. Время поджимало.
– Шевелись, ребята! – прикрикнул он. – До рассвета на месте быть надо!
Васильев, пыхтя, волок очередной ящик. Поскользнулся на влажной траве, едва не выронив груз.
– Твою мать! – выдохнул он сквозь зубы.
– Аккуратнее! – прошипел Белов. – Хоть один повредите – с нас головы снимут!
