Но Джина приблизилась, и теплая ее рука, коснувшись его волос, сняла любую боль. Руки художника перестали дрожать, он взглянул на нее – заглянул в самую глубину ее глаз, – и страх отступил, и сердце забилось спокойно. Так странно и так осознанно он принял себя таким, каким он стал этой ночью, таким, каким он был всю свою жизнь. Убийцей. Не будь в его сердце извечной жажды крови, смог бы он совершить то, что совершил? Так изящно и так хладнокровно. Он написал человеческим телом, растерзанным человеческим телом, портрет.
Джина показала Дориану черную непрозрачную колбу размером не превышающую нескольких дюймов. Она была совершенно гладкой, без малейшей полосы, способной обозначить то место, где крышка отделялась от сосуда, но, как только Дориан приложил палец к выемке на гладкой поверхности, верхняя часть колбы поползла вверх, обнажая в своей сердцевине небольшую прозрачную емкость, наполненную кровью и источающую холод.
– Ее кровь? – спросил Дориан, когда колба закрылась. – Зачем мне ее кровь?
– Считай это моим подарком. – Джина заглянула в его лицо. – Может быть, в этом есть смысл, Дориан? – она обошла вокруг него, касаясь кончиками пальцев его тела, и частицы крови, что пропитала его одежду, поддаваясь совершенно непознаваемой силе, распадались, обращаясь в пыль. – Что, если не все существа во Вселенной – гипсовые слепки чего-то несуществующего, называемого плотью? Что, если в потоке случайных тел можно было бы отыскать тех, кто обладает бессмертием?
– Душой? – спросил Дориан тихо, и в сознании его обозначились картины странного, лишенного света места, затягивающего его в свои непознаваемые глубины. – И я один из них?
– Ты знаешь, должно быть, есть во Вселенной существа, умеющие видеть, видеть не только глазами, но словно бы осязать все грани этого мира, чувствовать нити, что плетут наши миры, слышать голоса, что видятся им голосами правителей. – начала Джина издалека. – Но поверь, ты особая ветвь, ты – особое существо. Ты видишь одними глазами, ты видишь образ души, видишь его не как светящийся кокон, но как плоть, сплетенную из плоти. Ты умеешь преображать видение, ты можешь проецировать суть его в грани человеческого понимания материи. Одним словом, ты можешь видеть существ так, как бы выглядели они, если б их душа отражалась на сосуде, на их плоти. Вся их суть может стать видна твоему взору. – Джина сжала руку Дориана и долго глядела в его глаза, словно отыскивая в них то новое, что она пыталась ему отдать. – Дориан, существа в своем подавляющем большинстве лишены бессмертия. Потоки их жизненной силы после смерти их тел отправляются в Источник, где циркулирует жизнь. Там энергия смешивается и вновь расходится по мирам, запуская механизмы жизни. Но мы из числа тех, чья душа, будь даже она расколота, бессмертна, пока не достигает Бездны. Открой глаза, и ты увидишь.
– Что? Что я должен увидеть? Что мне искать?
– Все, что научилось скрываться от моего предчувствия. – Джина встала за его спиной. – Вспомни имя того осколка своей души, что сейчас являет одно твое лицо, скрывая за собой иное. Вспомни имя. И до тех пор, пока ты не назовешь себя, лишь смерть способна поддерживать в тебе силу.
– Но кого мы убиваем? – спросил Дориан, ощущая, как со дна его сознания поднимается страх. – И только ли ради меня? – голос его стал тверже. Он обернулся и сверху вниз поглядел на Джину. Ее лицо чуть мерцало в полумраке близившегося рассвета. Она молчала, и Дориан склонил голову, не выдерживая давления тишины в этом доме, где каждый угол был пропитан смертью.
