Самоубийство и душа - страница 24

В основе практики архетипической психологии лежит юнговское представление о психическом как имманентно целенаправленном явлении: все психические события имеют телос (цель) (Хиллман, 1996, с. 98). Архетипическая психология, однако, сам этот телос не формулирует. Психические события определяет целенаправленность, но ее не следует рассматривать отдельно от образов, неотъемлемым свойством которых она является. Таким образом, архетипическая психология воздерживается от определения целей для психотерапии (индивидуации или целостности) и формулировок таких ее явлений, как симптомы и сновидения (компенсации, предупреждения, профетические указания). Архетипическая психология «способствует развитию чувства цели как терапевтического в себе, поскольку это развитие повышает интерес пациента к психическим явлениям, включающим и наиболее неприятные симптомы, как преднамеренные. Но психотерапевт не придает этим интенциям узкого значения, и поэтому терапия придерживается фрейдовской позиции сдержанности и невмешательства. Психотерапия осуществляется путем отрицания (via negativa), стремясь дебуквализировать все формулировки цели, в силу чего анализ сводится к “слипанию” с реальными образами» (там же).

Отклонения от классического анализа проявляются не столько в форме терапии, сколько в ее направленности. Архетипическая психология рассматривает психотерапию, как, впрочем, и психопатологию, как разыгрывание фантазии. Вместо назначения и применения той или иной предписывающей формы лечения патологии она подвергает самопроверке терапевтическую фантазию (чтобы психотерапия не закрепляла определенной патологии, порождающей психотерапию и порождаемой, в свою очередь, одним из видов конкретной психотерапии). «Архетипическая психология стремится напомнить психотерапии о ее собственных представлениях о себе и освободить ее бессознательное от вытеснения» (там же, с. 99).

Архетипическая психотерапия в этом смысле, по мнению Хиллмана, может считаться «образоцентрической». Большое место в ней занимает активное воображение. «Фигуры воображения составляют предмет непосредственного восприятия и взаимодействия. С ними беседуют, совершают действия, им придают пластическое выражение. Они не рассматриваются лишь как внутренние проекции и компоненты личности. К ним относятся с таким же уважением и почтением, как и к независимым существам. В качестве предмета воображения они воспринимаются серьезно, хотя и не буквально. Как и в случае неоплатонических дэймонов (daimones) и ангелов в понимании Корбина, их “промежуточная” реальность не имеет ни физической, ни метафизической природы. И тем не менее они “так же реальны, как реальны вы сами в качестве психической сущности”» (Jung, C. W., vol. 14, par. 753).

В последнее время образоцентрическая психотерапия, как считает Хиллман, «проникает в мир объектов чувственного восприятия и привычных форм – здания, бюрократические системы, бытовой язык, транспорт, городская среда, пища, образование. Ее проект или программа ставит перед собой честолюбивую задачу – выздоровление души мира (anima mundi) на основе рассмотрения мирового облика с эстетической точки зрения. Проект предусматривает вынесение психотерапии за рамки частной беседы двух лиц и берет на себя более масштабную задачу – сформировать новый образ общества, в котором живет пациент. Такое представление о психотерапии стремится воплотить в реальной жизни поэтическую основу сознательной психики как имагинативную, эстетическую ответную реакцию. В тех случаях, когда окружающая среда рассматривается как образная, каждый человек реагирует на нее более психологически, распространяя тем самым понятие “психологического” на эстетическое, а само понятие психотерапии, ограниченной временем приема в кабинете врача, на непрерывную деятельность воображения дома, на улице, во время приема пищи и просмотра телевизора» (Хиллман, 1996, с. 102).