Нет, он не умирал. Не собирался даже. Он молча взирал на разворачивающуюся внизу очередную необыкновенную историю, становясь ее невольным немым свидетелем. Не имел возможности ни помочь, ни помешать. Да и не хотел, наверное. Они случались тут нередко, эти истории. Такое уж, видимо, место. Где многовековые дубы – там обязательно истории. Обязательно. Истории невероятные, бередящие душу и терзающие сердце. С финалами, нагоняющими ужас не хуже, чем кусок толстой веревки на лысом суку, срезанной в спешке трясущимися руками, которые убедились в непоправимости произошедшего на мгновение раньше поддавшегося панике, но не потерявшего последней надежды разума. Истории, в которые не всякий поверит. Которые не со всяким произойдут. Читать о них проще и занимательней, чем быть их участником или очевидцем. А ежели вдруг довелось стать таковыми, то держись. Мало не покажется…
В этот поздний час вокруг величественного дерева разлилась ночная тишина: ни легчайшего ветерка, что мог бы лениво путаться в дремлющих кронах, без зазрения совести шелестя пыльными и давно заждавшимися дождя листьями; ни полуночных птиц, обычно оглашающих окрестности пугающими криками, похожими на злорадный хохот; ни монотонного лая страдающих от бессонницы собак из ближайших домовладений.
Тишина…
Разве что далекий, едва различимый шум воды, доносящийся от реки, не засыпающей ни ночью, ни днем. И так будет до самой зимы, когда прочный лед намертво запрячет летний гуд на долгие холодные месяцы: с ноября по апрель. Но это еще не скоро.
А пока – почти тишина.
Летом такие чудные тихие ночи бывают здесь редко.
Идиллия…
Но вот в почти абсолютной тишине раздался негромкий треск – кто-то неловко наступил на сухую ветку, – но звуков, присущих передвижению человека, не пытающегося укрыться от любопытных взглядов, или заплутавшего неопытного зверя, что вовсе неудивительно для столь удаленных от цивилизации мест, слышно не было.
Кто-то не желал оказаться увиденным во что бы то ни стало и не уповал даже на непроглядную темень.
Кто-то… Не зверь…
Человеческая фигура в бесформенном длинном одеянии и с накинутым на голову капюшоном отделилась от зарослей кустарника – несколько раз тихонько хрустнули тонкие веточки под ногами – и теперь совершенно бесшумно подкралась к дому. Быстро и уверенно открыла замок своим ключом и, не издав больше ни звука, скрылась за дверью.
И снова: темнота… тишина… идиллия…
Только далекий, едва различимый шум воды, доносящийся от коварной реки…
14
Карл и Эрни провели в пабе более трех часов и были сильно пьяны. Кроме них в зале оставалось всего двое посетителей-забулдыг, неопрятных, зато тихих. За стойкой скучал бармен, неприкрыто желавший поскорее закрыть опостылевшее заведение к чертовой бабушке. И закрыл бы, бесцеремонно выгнав засидевшихся допоздна выпивох, если бы среди гостей не присутствовал человек в полицейской форме, представитель власти, иметь дело с которым – себе дороже. У осторожного бармена за многие годы работы накопился богатый опыт общения с копами. И сложилось определенное мнение о них. Надо сказать откровенно: не самое приятное мнение.
Карл в очередной раз выпил, гулко стукнул пустым стаканом по широкой доске стола и, не став закусывать, наклонился к Эрни.
– Я тебе все расскажу, – доверительно зашептал Карл, – но обещай мне…
– Что?
– Что не будешь писать книгу про это.
– Про что? – добросовестно силился понять Эрни.
