- Тео, успокойся. Отец говорит, что мы тоже не сильно заботились о Дикой бухте, она сама себя охраняла. Непроходимые рифы…
- Да-да, и неизвестно когда всплывающий остров! Даже если я сильно постараюсь, не разобью там свой корабль. Я просто обойду это место стороной. Лард или великий глупец, или заранее знал, что найдет Пир и только поджидал появление острова.
- Правитель Тарквидо вовсе не глупец, - Лючия слышала о короле, никогда не снимающем маску, но на этом его странности заканчивались. Благородный, блистательный, умный – малая часть эпитетов, которыми награждали Ларда. – Был шторм, и корабль выбросило на остров. Он и его команда чудом спаслись и, если бы не подоспевший патрульный корабль итарцев, ушли бы на дно вместе с Безымянным.
- Ха! Острову уже и имя дали! Быстро!
- Как видишь, Итара все-таки не забывает свои дальние территории.
- Лучше бы забыла, - сын сцепил руки за спиной и уставился в окно. – Меня вовсе не волнует жизнь Ларда. Зло берет на другое: он наткнулся на Пир именно на том острове, что когда-то принадлежал нам. Я очень хочу посмотреть в лицо отцу, продавшему Дикую бухту за твой гребешок.
Лючия опустила глаза. Ее щеки порозовели от внушаемого сыном чувства вины. Столько желчи слышалось в его голосе!
- Мы могли преумножить свое богатство, а теперь все достанется никчемной Итаре. Я никогда не прощу этой невыгодной сделки отцу, - слова вылетали и тяжестью ложились на сердце матери. - Я так зол, что готов убивать.
Королева порадовалась, что ее супруга нет во дворце. Они бы сейчас сцепились, и неизвестно чем закончился бы спор отца и сына. Теодор уже не тот мальчик, которого можно закрыть в покоях, а потом услать с глаз долой. Ему двадцать четыре, и он не уступает отцу ни в росте, ни в силе. Лючия в душе надеялась, что к возвращению короля с северных границ Тео остынет.
- Нельзя говорить об Итаре как о никчемном государстве, Теодор. Да, оно не такое большое, как Фарикия, но ее верфи ценны для нас. Сам знаешь, итарцы кораблестроители от бога.
- Сейчас не верфи сделались самой большой ценностью Итары, - сын резко развернулся, и Лючие пришлось поднять глаза. Она поразилась метаморфозе, произошедшей с принцем: разгладились суровые складки меж бровей, взгляд потеплел. – Виола.
- Принцесса?
- Она по прежнему единственная дочь Гвендолин и Эйгония? Сколько ей сейчас?
- Скоро шестнадцать. Карнавал цветов, где она будет дебютировать, состоится через три дня. Они прислали приглашение.
Лючия вспомнила, что на крестинах новорожденной Виолы присутствовал и Теодор. «Смотрите, какого жениха мы ей припасли!» - в шутку произнес супруг. Прошло всего два года с момента гибели старшего сына, и скорбящая мать впервые вышла в свет. Она замечала, как на нее смотрят: на туго собранные волосы, на вуаль, скрывающую серое лицо, на траурные одежды, которые она была не в силах сменить на приличествующие случаю. Ее понимали и жалели. Это читалась на лицах. Жалость всегда унизительна, и Лючия вдруг осознала, что Стефанию не понравилась бы затянувшаяся скорбь. Именно тогда она захотела вернуть себя прежнюю. «Нужно продолжать жить. Вырастет девочка, возмужает Теодор, у меня появятся внуки. Может быть, даже близнецы. И я полюблю их всей душой, как любила моего Стефания».
Итара первая напомнила о давнем уговоре – прислала портрет пятнадцатилетней принцессы Виолы. Девочка на самом деле превратилась в красивейшую из принцесс. С тех пор, как Тео вошел в возраст любви, многие отцы готовы были отдать полцарства, лишь бы их дочери выиграли гонку за сердце фарикийского принца. Только вот он не торопился жениться и даже не заходил в галерею, где, приличия ради, хранили присланные портреты девушек.
