Лючия иногда заходила туда, и ее неизбежно тянуло к портрету златокудрой Виолы. Художнику удалось передать и яркую красоту девушки, и ее невинность. Достаточно было увидеть кроткие серо-голубые глаза, чтобы понять, лучшей жены Тео не найти.
- Через три дня? Почему же ты молчала?
- Обычно ты игнорировал подобные приглашения…
- Я должен успеть, - Теодор стремительно покинул кабинет отца. Здесь его, роющегося в бумагах, и застала Лючия.
После ухода Тео она подошла к столу, чтобы взглянуть на оставленную им кипу смятых листов. Расправив один из них, исписанный мелким почерком, который сам по себе о многом говорил, нахмурилась. Как же сильно отличалась рука отца от руки сына! У Тео буквы не летели, а жались друг к другу. Похожие по размеру, они будто боялись оторваться от линий, на которых им было предназначено держать строй.
«Каков мой сын с подчиненными?» – Лючия задала себе вопрос, но сердцем понимала, что находиться рядом с ним нелегко не только ей. До крика с посторонними принц не опустится, но живущая в нем жестокость должна была так или иначе проявляться.
Королева выдохнула. Ей вдруг стало жаль девочку, к которой у Теодора проснулся интерес, и даже появилось желание, чтобы итарцы отказали ему. Но через минуту Лючия возблагодарила небеса за то, что он весьма вовремя вспомнил о Виоле. Содержание текста на гербовой бумаге заставило ее осесть в кресло. Тео требовал от отца силой захватить Дикую бухту. Война?!
Теодор вернулся через неделю воодушевленным. Перевесил портрет Виолы из галереи в свои покои и весьма радушно встретил вернувшегося из северных гарнизонов отца. Конечно же, не преминул упрекнуть в давнем непредусмотрительном поступке – Лючия видела, как побледнел ее супруг и метнул на нее извиняющийся взгляд, но дальнейший разговор свелся к тому, что король Итары непременно вернет то, что принадлежит Фарикии по праву, но уже не как долг, а как приданое прелестной принцессы Виолы. Теодор не постеснялся отцу Виолы намекнуть на Дикую бухту, и получил вполне устраивающий его ответ:
«Я планировал отдать часть заповедника, ведь вы, фарикийцы помимо того, что хорошие мореплаватели, еще и знатные охотники. Какой прок в скалах и дурнопахнущей грязи? Но если тебе так хочется, дорогой Теодор, Дикая бухта твоя».
Уже через месяц по всем государствам неслась весть, что Теодор Фарикийский предложил руку и сердце прекрасной принцессе Виоле, и та с радостью ее приняла. Лючия очень сильно надеялась, что любовь сына к милой девочке изменит его. Два года пролетели как один день. Оба королевства готовились к скорой свадьбе.
***
Лючия, задумавшись, выронила из рук круглый камешек. Он звонко поскакал по полу. Закатился под столик с зеркалом, блеснул оттуда золотым глазом. Но королева не кинулась за ним. Смотрела на злополучный камешек и будто не видела его: в голове чередовались воспоминания о недавних событиях. Страшных. Перевернувших ее мир.
***
Еще месяц назад ничто не предвещало беды.
Ровно до тех пор, пока на пороге не появился курьер из Итары. Он протянул принцу конверт, дождался, когда тот убедится в целостности печатей, и отбыл назад. А Теодор отправился в кабинет отца изучать документы, присланные правителем соседнего государства. Лючия пошла следом, желая порадоваться за сына.
Принц сломал сургуч и аккуратно разрезал край пакета. На стол вывалились исписанные листы, каждый из которых венчала красная королевская печать.
