Договор между мной и эмиром был негласным, но по умолчанию предусматривал, что мы никогда не скрестим мечи и не выступим друг против друга. Такой поворот событий как раз меня устраивал. Здесь, вдали, там, где прежде ступала нога лишь местных племен, был заложен фундамент моей будущей империи.
Разбитое сердце лечит время. И жажда идти вперед. Вытеснить из него прочь следы той роковой любви, что не имела права на существование. Только сам носитель этого сердца неминуемо становится тем, кого из меня долгие годы лепила народная молва.
Ранее меня считали монстром без права на жалость. Это было очень далеко от истины. Но сейчас, сам того не ведая, я оправдал все ожидания тех, кто пугал своих детей моим именем.
Там, за горизонтом, в песках – братская могила тех, кто не склонил голову перед моей волей. Кто не принял протянутую руку. Их жены и дети получили в моем поселении статус рабов. Жестокий шаг, который пришлось сделать, чтобы никто больше не смел идти против меня.
Возможно, это была не столь большая победа, но завоевать весь мир я не стремился. Потому что мне бы пришлось идти по головам и по шею в крови. Ассасин стал тем, кем его хотели видеть все это время.
Безжалостным, но справедливым правителем пока еще крохотного государства. Носителем тех традиций, что шейх Кемаль всегда тайно желал похоронить в песках.
Конь нервно перебирает копытами. С заходом солнца движется прохлада, свойственная этому времени года. Я ловлю отблеск солнца на окровавленном острие своего меча. У меня целый арсенал разнообразного оружия, но лучший друг бедуина – именно его меч. Я обучался этому искусству с рождения.
Стираю кровь, отбросив обрывок холста с красными разводами в песок. Его поглотит пустыня – так же бесследно, как менее часа назад поглотила того, кто считал себя умнее и хитрее. Кто вошел в мой шатер гостем с глазами трусливого шакала в попытке отключить защитное поле, делающее поселение незаметным для спутников и дронов. Кто улыбался в лицо, а за спиной давно зажег черные свечи, уже исключив меня из мира живых.
Кто его послал? Такие пешки никогда не знают имен заказчиков. Висам Аль Махаби? Уцелевшая в той мясорубке амазонка Мадины? Вариантов было множество. Жизни не хватит все их проработать. Пока что я буду жестоко избавляться от всех, кто сочтет себя способным принести мою голову своим заказчикам.
Я отвез этого безумца в пустыню и скормил грифам. Живьем. Позаботившись о том, чтобы он был в сознании как можно дольше. Собственными глазами видел, как хищные птицы лакомятся его плотью и не бояться предсмертных криков своей жертвы.
Я не получал никакого удовольствия от его агонии. Меня грело лишь осознание того, что все шакалы рано либо поздно получат по заслугам.
Даже не стал на это смотреть. Куда приятнее было опустить веки, и тогда среди раскаленного марева пустыни появлялся мираж, наполняющий мое оледеневшее сердце теплом.
Каждый раз казалось – он приблизится, и это будет наяву. Золотой песок поблекнет перед золотом ее волос, выцветшее от жары небо зажжет глаза цвета изумрудов тем самым светом, что может разбить и исцелить заново даже самое каменное сердце. И пусть ее взгляд будет таким, каким я его запомнил. Не искренним. Слегка насмешливым. Взглядом женщины, осознавшей свою власть над мужчиной и собравшейся использовать ее в своих целях.
Шейхе Кире Аблькисс Аль Махаби я бы простил все. Но словно в качестве компенсации за свое особое отношение к ней одной я не знал сочувствия, пощады и жалости к другим.
