Сердце красного гиганта - страница 3

Руками. Уже поняла, кто чей и кто кому сколько должен.

Свой долг я заберу уже дома.

Главное вовремя сдернуть покрывало с постели.

Пятница.

Если по адресу приходили письма – это почти всегда были счета и почти никогда – письма из дома. Но если приходили письма из дома, то это всегда были ее письма.

Почерк у нее был неаккуратным, но разбирать я уже научился – приходилось. Говорят, у людей с неопрятными почерками мозг работает быстрее руки, и если это было правдой, то точно было про нее: больная кисть не позволяла писать так же быстро, как думать.

Стоя на улице возле бара, курил. Читал. Во всех ее письмах, всегда, неизменно – метафорический бред и нескончаемые предложения, философская чушь и бытовые драмы, все-все. С давних пор все ее письма писались без надежды на ответ. Просто раз в полгода на меня выливался весь поток ее переживаний и мыслей, абсолютно все, что ее беспокоило, радовало, печалило, злило. В конце письма никогда не стояло вопроса о том, как я. Зная меня не первый год, она конечно же знала, что я не отвечу. Поэтому в конце ее писем стояли другие слова:

Всегда, несмотря ни на что

– Твоя.

Но это письмо от других отличалось. Слова и буквы толкались в нем яростнее обычного, ложась то на один бок, то на другой, что-то было зачеркнуто, что-то – подправлено. Письмо писалось в жуткой спешке, и в нем читалась такая губительная для нее тревога, с которой она, должно быть, так и не научилась справляться без моей помощи.

В конце, вместо обыкновенного обещания, стояло извинение: «прости, но я очень скучаю. Скучаю, скучаю, скучаю, скучаю…»

Сотня «скучаю» и ни одного «люблю».

Я докурил, вернулся в бар, за стойку. Нередкая необходимость оставлять записки приучила хранить бумагу под рукой, но, вытащив лист и взяв ручку, я не написал ни слова. Письмо будет идти долго, и если я был прав, то сейчас был тот самый редкий случай, когда ответ был нужен мгновенный.

Сейчас я был ей действительно нужен.

Я взял телефон. Все прежние контакты были оборваны, но несколько номеров в памяти по-прежнему хранились, и ее тоже. Я позвонил. От долгих гудков к горлу подступила тревога. Но она взяла трубку.

– Алло?

– Я тебя жду.

Мы не виделись уже очень давно, но узнавали друг друга даже по запаху и звуку шагов. Волосы у нее сильно отросли с нашей последней встречи, я никогда не видел их такими длинными. Собранные на затылке в тугой хвост, они ее безбожно старили. Или мы настолько давно не виделись? Нет, не может этого быть. Дождь и ветер обязательно приведут их в должный беспорядок.

А вот сама она была далека от порядка: вся сжатая, сбитая, концентрированная. Я это видел по ее походке, по взгляду, которым она меня искала, по губам, по линии подбородка и плечам. Я видел это и знал, что это плохо.

Заметив меня, она на секунду остановилась. Я улыбнулся. Ее губы дернулись, но не сказать, что в улыбке. Широкими шагами, как крейсер на полном ходу, она двинулась в мою сторону и чуть не сбила с ног, обняв.

Нет, это были не объятия. Она упала в меня: руки судорожно сжались, подушечки пальцев впились в мои плечи, как впивались бы в камень на краю обрыва. Она прерывисто вдохнула, словно боялась расплакаться, и только после того, как я обнял ее в ответ, – расслабилась. Мы не сказали друг другу ни слова, просто стояли так, прижавшись друг к другу. Долго.