Сердце, тебе не хочется покоя! - страница 5



Злые предчувствуя битвы,
Матери, брату, жене и невесте
Милых спасая молитвой.
Молится седенький внятно и тихо:
«Благостен подвиг ваш ратный,
Пусть вас минуют напасти и лихо,
Здравыми ехать обратно…»
9 августа 1917

«В час, когда покров телесный…»

В час, когда покров телесный
Зябко сжат в больном огне,
Всем случалось с Неизвестным
Говорить наедине.
Всем случалось вспыхнуть верой
И былое осудить,
И стремиться в жизни серой
Вновь по-светлому зажить.
Но крепчали жизни силы,
Удалялся злой недуг,
И стремленье уходило,
Как нечаянный испуг.
Я душою вечно болен,
Я – хронический больной,
Век ищу, век недоволен,
Мой недуг – всегда со мной.
3 сентября 1917

«Когда мне говорят: суббота…»

Наташе Цветковой

Когда мне говорят: суббота,
Я вижу – комнатка простая,
В углу у длинного киота
Лампадка ало-золотая.
Скупой уют, ни тени блеска,
На подоконнике герани,
И чуть колышет занавески
Тепла незримого дыханье.
Сквозь окна вечер синью светит,
Тушует мягко обстановку,
И виден смутный силуэтик
У входа в низкую церковку.
18 октября 1917

«Падают звезды осеннею ночью…»

Падают звезды осеннею ночью,
сух и прозрачен лесок.
Серые тучи, как ватные клочья,
Спрятали неба кусок.
Молча стою у березы бескудрой.
Тишь затаила испуг.
Пудрой пушистой, серебряной пудрой
Все запушилось вокруг.
Звезды как будто повисли на ветках,
С небом поля обнялись,
В синих, ажурных, затейливых сетках
Четкие тени сплелись.
Век бы смотреть, да повеяло дрожью.
Осенью грустно в лесу…
Тени и месяц, и веянье Божье
Как я с собой унесу?
20 октября 1917

«Четкость линий, белый иней, бодрый холод…»

Четкость линий, белый иней, бодрый холод,
хрупкий путь,
Воздух чистый и душистый непривычно
нежит грудь.
Тиха тая, золотая угасает
полоса.
Переливно синий полог протянули
небеса.
Сердце радо, и не надо ни сомнений,
ни забот,
Дух оживший пружит тело, дух
для радости живет…
Все возможно, все понятно,
все имеет смысл и цель.
Этот миг один осмыслил
череду пустых недель.
15 ноября 1917

«Старый грек сидит в кофейне…»

Старый грек сидит в кофейне
Целый день за чашкой кофе.
Тяжко улица грохочет,
Небо синее молчит.
Старый грек с лицом иссохшим
Полулег на белый столик
И смешно жует губами,
И на солнышко глядит.
Где-то борется полмира,
Где-то гибнут в битве жизни,
Куют мысли и машины
Под навесом грузных крыш.
Где-то слезы, где-то крики,
Кто-то умер и родился,
Где-то пекло, где-то хаос,
А в кофейне тает тишь.
Смутно слышны плески моря,
Женский смех и брань торговцев.
Голубь сел на тротуар,
Чистит сизое перо.
Солнце камни раскалило,
Но прохладно под навесом
Греку старому уютно,
Греку старому тепло.
22 ноября 1917

«Я, кто любовью так недужен…»

Я, кто любовью так недужен,
Беспомощен среди преград,
Быть может, я ей просто нужен,
Как развлеченье, как наряд?
Быть может, я ее игрушка,
Забава тягостных минут,
Как та вон шитая подушка,
Как из фарфора лилипут?
Копной волос змеисто-рыжих,
Быть может, тешится она —
А я… зачем на сердце выжег
Любви святые письмена?
Ужели снова я обманут
Пожатьем маленькой руки?
Опять мечты бесследно канут
В глухое озеро тоски.
20 декабря 1917

«Я дрожал как в лихорадке…»

Я дрожал как в лихорадке,
Был от страсти знобко-пьян.
Аспирина две облатки
Положила мне в карман.
Погрозила пальчиком,
Губки сжала жалостно:
«Будь, смотри, пай-мальчиком,
Не болей, пожалуйста!»
21 декабря 1917

Разлука

Тихонько рукой барабанил,
Угрюмый и странно немой.
И чай в недопитом стакане
Покрыл перламутровый слой.
Чертил по клеенке квадраты…
Да, все разлетелось, как дым,