Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - страница 38

Сулейман снова развел руками и снова воззвал к Аллаху, на этот раз вслух. Затем развернулся и зашагал к машине. Я же пошла в сторону моря.

Пройдя чуть больше половины пути, я остановилась. Оттуда порывами доносились звуки музыки. Чтобы лучше слышать, я пошла дальше, остановившись метрах в пятнадцати позади него.

Профессор играл прекрасную лирическую мелодию. Она немного напоминала «Серенаду» Шуберта. Поскольку ветер дул в нашу сторону, мне было хорошо слышно, несмотря на шум волн. Я слушала музыку и глядела на человека в пальто, играющего на скрипке на берегу Черного моря.

Размышляя о том, что в жизни не видела более странной картины, я заметила, что Сулейман подъехал вслед за мной и остановился. Двигатель словно закашлялся и замолк. Когда Сулейман вышел, я тихо выразила свое неудовольствие:

– Ты зачем двигатель выключил?

– Я не выключал, он сам заглох, – резко ответил он. – Лучше не заводить его, пока он разогретый, подожду.

В этот момент музыка прекратилась. Профессор неуверенно брал несколько нот, будто не знал, как продолжить, затем останавливался.

– Господи! – протянул Сулейман с усталым видом, не считая нужным понижать голос, и сел в машину.

Он словно нарочно делал все, чтобы меня позлить.

Профессор вскоре вновь уверенно заиграл, но в том же месте снова стал растерянно перебирать ноты и остановился. Значит, все это время он начинал и бросал, не мог продвинуться дальше.

Остывающий капот уже не спасал. Я не выдержала и села в машину. Внутри тоже было нежарко, но в сравнении с берегом моря салон показался раем.

Через некоторое время я увидела, как на лобовое стекло падают снежинки. Снег сначала был слабый, затем усилился, превратился чуть ли не в метель. Кажется, мороз крепчал, в машине тоже становилось холоднее.

Безумный старик на берегу все продолжал играть на скрипке. Я представила, что со мной сделают, если он не перенесет холода и умрет. Ведь спросят с меня, захотят узнать, что мы забыли ранним утром на пляже недалеко от Шиле, а мне придется ответить им просто: «Не знаю».

Я вышла из машины, повязала на голову шарф и концом прикрыла рот. Борясь с метелью, увязая в песке, я пошла к морю. И зачем я надела ботинки на каблуках? Но ведь я же не знала, что мы приедем сюда!

Когда я приблизилась к профессору, то испугалась. Лицо у него посинело и выглядело ужасно, как у мертвеца. Губы побелели. Он плакал, на щеках замерзли слезы. Пальцы, похожие на белоснежные кости, окоченели на струнах скрипки. Если бы он не стоял, я могла бы поклясться, что передо мной замерзший труп. На плечах и шляпе начал скапливаться снег.

– Профессор! – крикнула я.

Он не слышал.

– Профессор! Профессор! Эй, мистер Вагнер! Вы умрете, пойдемте, пожалуйста!

Я взяла его за руку и потрясла.

– Эй, профессор!

Волны, как сумасшедшие, бросались на нас. Белые цветы, опавшие с венка профессора, качались вверх-вниз в бурном море, смешиваясь с белой пеной на серой воде.

Когда я открыла рот, чтобы позвать профессора, у меня на мгновение перехватило дыхание от ледяного ветра. Я коснулась его окоченевших рук и попыталась разжать пальцы и забрать скрипку. Но пальцы не поддавались. Я бросила это дело и изо всех сил потащила его в сторону автомобиля.

Однако он все время вертел головой, стараясь оглянуться назад. Всякий раз он слабо пытался высвободить руку, и я отпускала его, не желая применять силу. Он все смотрел на море, прищуривался, словно желая разглядеть что-то вдалеке, и порывался бежать туда. Я, конечно, тут же хватала его за руку и останавливала. Да и если бы не я, он не прошел бы и двух-трех шагов и упал бы. Я силилась снова развернуть его к машине и заставить идти. Едва ковыляя, он пытался что-то сказать, что-то вроде «сутурм… сутма… сутууума…». Я не могла разобрать, что он бормочет, только слова вроде «приплыла», «остановилась», «плывет», «взлетела». Но в тот момент меня волновало лишь то, как мы доберемся до машины. Тут он снова выдергивал руку, порывался вернуться. Мне приходилось его отпускать. За весь короткий путь так повторилось три-четыре раза.