Сестры Мао - страница 11

, а потому она боялась оказаться в центре внимания и выбирала действовать за кулисами.

– Единственное, что меня реально интересует и беспокоит, – вдруг они куда-то уехали, понимаешь? Уехали, не сказав мне…

– Ты не знаешь, куда они могли поехать?

– В том и дело. Ни малейшего представления.

Мысль о том, что ее оставили одну, была ужасна. Когда она сняла с крючка ключи и отперла цепь на двери в фойе, гнев испарился и уступил место грусти. Кит помог ей убрать доски и ограждения. Он определенно заметил ее переживания и хотел успокоить, так что заговорил с жизнерадостной интонацией.

– Так это театр твоих родителей? – спросил он.

Она сглотнула. Провела предплечьем по носу.

– Когда мне было десять, мы все сюда переехали. Моя семья и все актеры.

– Родители поселили вас на фабрике таблеток?

Она рассмеялась:

– Да. То есть мы спали рядом в жилом здании. Но большую часть времени проводили здесь, в театре.

– Блядь. Это…

– Свихнуться? Да. На самом деле мы прожили тут только несколько месяцев. Театр долго не работал.

– А что случилось?

– Не знаю.

– Не помнишь?

– Помню. Просто…

– Долгая история?

Она сделала громкий, глубокий вдох, будто искала в нем сил, которые позволили бы ей продолжать жить.

– Долгая история, да.

Когда они убрали доски, ограждения и смогли открыть дверь нараспашку, внутрь хлынули свет и воздух. Несколько кошек выскочили наружу.

Кит похлопал, отряхивая руки от грязи.

– Так когда вы с сестрой решили сюда вернуться?

– Три года назад.

– Место вам дали родители?

– Мои родители больше не вместе. Это матери.

– Она вам его дала?

– Не совсем.

– Вы его просто взяли? Она не знает, что вы здесь?

– Нет, она знает, но нас здесь быть не должно. Она очень часто угрожает выгнать нас и выставить здание на продажу.

Кит ходил и разглядывал фойе. Бетонный пол, стены из голого кирпича, металлические балки: он пытался представить, как это могло быть чем-то другим, кроме того, для чего построено. – Так вы всегда хотели сделать эту группу? Клуб хэппенингов?

– Ева хотела попробовать, изначально это была ее идея.

Это было не совсем так. Айрис участвовала на каждом этапе. – А что насчет тебя?

– Я прибилась.

Она перебралась через стойку старой кассы и достала из шкафа коробку сухого корма для кошек. Протянула коробку Киту.

– Мы будем это есть? – спросил он.

– Заткнись и насыпь немного в миски. И воду, пожалуйста. Кран в туалете, он в зале, вон через те двери.

Он выглядел не слишком радостным.

– Я тебе сказала, что придется поработать. Я не прошу тебя собирать дерьмо. Это я сделаю сама.

– Окей.

– Ладно. Я буду через минуту. Оставайся здесь.

– Ты куда?

– Надо проверить одну вещь. Минута, и я приду, а потом мы перекусим.

Он надул губы.

Она хлопнула его по плечу, как мужчины, когда имеют в виду: «Не унывай, сынок», и вышла из фойе через низкий проход, ведущий к тому, что когда-то было баром – большой комнате с высоким потолком и тянущейся по трем стенам антресолью. По лестнице поднялась в мезонин. Постучала в дверь старого кабинета, который теперь был спальней ее дяди.

– Кто это?

– Я. Открой.

Инь и ян. Черный и белый. Круг, линия, круг. Для Айрис быть основательницей коммуны, а теперь и заботиться о ней, означало признаваться матерью; кем-то, кто заботится о своих, это в ее представлении значило быть хорошей. Но верно при этом и то, что, уходя из дома, чтобы что-то продать и принести заработанное, она выступала и