Гуров посмотрел на здание Бутырки. Вот именно сюда чаще всего ему и приходилось ездить, для того чтобы допросить очередного фигуранта по делу. И, кстати говоря, у Льва Ивановича сложились неплохие отношения с начальником изолятора Сергеем Петровичем. Точно так же, как у Крячко с директором Печатников. Именно эти места они и решили посетить первыми и собрать там побольше информации, пока Даша работала над поисками тел.
– Клюге, да. Я запомнил эту фамилию. Знаешь почему? – спросил Сергей Петрович Иващенко, когда они вышли в небольшой зимний сад, чтобы спокойно переговорить там. Сергей угостил старого знакомого стаканчиком кофе из автомата, и они устроились на скамейке.
– Фамилия необычная?
– Очевидная причина, да. Но на самом деле нет. Он был или есть, не знаю, это уже вы определяйте, математическим гением. Правда, очень тихим и скромным. Он тут нам и всю бухгалтерию свел в одну очень удобную систему и даже многим помогал с заданиями по математике. Очень интеллигентный, бесцветный, я бы сказал, с тихим голосом, робкий, но в его камере его почему-то любили. А в первой старались не замечать. Я, если честно, его потому и перевел к двум таким же тихим заучкам, что сидели они молча, каждый в свою книжку уткнулся, даже часто не сразу замечали, что обед принесли. Но цифры он обожал. Жонглировал ими так виртуозно, перемножал в уме огромные цифры, просто огромные. И ни разу не ошибся. Он словно весь мир раскладывал на какие-то числительные. А потом складывал обратно. Красиво у него все это получалось. И никогда ничего не просил, не жаловался. Его вообще не было слышно, повторюсь.
– Посетители у него были? Друзья?
– Нет и нет. Никто не приходил, и он ни с кем не подружился. Разве что в библиотеку записался, но у него там был рабочий кабинет. Ему туда все наши, у кого дети, приносили тетрадки. Сидел счастливый, мог до самой ночи над тетрадками корпеть. Странный был тип, правда. И вот вроде бы высокий, рыжий, светлые глаза, но он каким-то образом в самом деле умел становиться полностью незаметным. То ли сутулился как-то, замолкал, смотрел себе под ноги, всегда говорил негромко, а знаешь, как будто бормотал себе под нос что-то. Я уже думал, что его надо в больничку, а не к нам.
– Почему? Слишком тихий или были замечены отклонения психические?
Сергей замялся, выкурил еще одну сигарету, сходил за кофе. Гуров ждал. Лев Иванович очень хорошо умел ждать, и ему никогда не было скучно. А еще он уже неплохо знал своего приятеля: тот не будет ничего скрывать, а раз замялся, значит, подбирает слова, чтобы озвучить свои сомнения.
– Потому что он был как бы не тут. Погружался настолько глубоко в свои мысли, что иногда приходилось по пять-шесть раз звать его. Он только сидит и моргает. Я думал, что, может быть, он аутист. Вы проверьте там по этой части. Мало ли.
Гуров кивнул. Неплохая зацепка. В личных делах пропавших не было никаких записей о том, что у них были какие-либо проблемы или отклонения. Но если переговорить с теми, кто знал их…
Лев поймал себя на мысли, что не думает о пропавших из СИЗО людях как о преступниках. А именно как о жертвах. Слишком уж «не-преступниками» они были.
– Как сам думаешь, это побег? – спросил Гуров вслух.
Сергей снова ответил не сразу, а пару минут подумал. Для Гурова в такой манере общения не было ничего странного. Начальник Матросской Тишины всегда говорил очень медленно, обдумывая каждое слово. Неподготовленных людей это порой даже немного пугало. А полковник понимал, что человек просто размышляет, слова подбирает.
