Власов и Крячко были даже чем-то похожи. Внешне.
– Ты, как я понимаю, будешь заниматься пропажей Моргульца? – уточнил начальник Печатников.
– Наш отдел. И максимально тихо.
Обслуживания в кафе не было, поэтому Власов сам подошел к прилавку и забрал кофе и бутерброды.
– Значит, смотри, Стас. Мне от вас нужна будет бумажка о какой-нибудь внеплановой проверке. Чтобы чин по чину, печать, подпись и дата. Что вы там напишете, меня мало волнует. Потом с этой бумажкой хоть весь изолятор мне тут перекопайте, но без шума. Как ты понимаешь, народ любит поболтать. Кстати, мы с тобой сейчас находимся буквально в центре сплетен. Чего тут только не говорят.
– А потом совершенно случайно ваша замечательная буфетчица успевает тебе намекнуть, если впереди грядет какое-нибудь нехорошее дело? – догадался Крячко.
Власов кивнул.
– Очень хорошо, – кивнул Стас. – Правильная политика. Народ надо слушать внимательно, и желательно так, чтобы народ не думал, что их кто-то слушает. Но давай вернемся к нашему делу. Никита Моргулец. Что ты можешь про него сказать?
– Бывший чиновник. Работал по природному ведомству. Угодил сюда по глупости. Устроил идейную драку с коллегой на работе и нанес ему несколько легких повреждений большой старой деревянной печатью. Коллега оказался обидчивым и быстренько подал на него в суд. Дают условку, с погашением того срока, что он провел у нас. Бумажки вот-вот должны прийти, дело недели-двух. Сказать по правде, подзатянули с его делом. Слишком много свидетелей было, путаница большая, а потом и вовсе оказалось, что коллега его, тот, печатью избитый, в паршивых делах завяз. Моргулец одновременно проходил свидетелем обвинения по делу своего коллеги. Рекомендую почитать, вот, я выписал тебе номер дела.
Власов передал Крячко бумажку с данными.
– Спасибо. Ген, а что ты о самом человеке скажешь?
– Хороший парень, – серьезно ответил Геннадий Васильевич. – Редко я про кого так говорю, это действительно хороший парень. Пострадал за идею. Драку устроил, потому что узнал, что коллега хочет потихоньку вывести из-под природоохранной зоны несколько озер. Чтобы их выкупило одно предприятие, все есть в деле. И тогда бы прощай, чистая вода, птички и зверушки вокруг. Крючкотвор был тот еще. Он бумаги писал виртуозно. Мог любую докладную написать так, что потом не оторвешься, будешь читать и млеть от восторга.
– Ты, я так понимаю, обращался к нему за такими бумагами.
– Конечно. Как прочитал его первую объяснительную. Вернее, там была даже не объяснительная, а прошение о том, чтобы ему дали доступ в библиотеку. Скучно было человеку. А написал просто поэму на трех листах. Читал и плакал. Моргулец этот ни с кем не конфликтовал, тихий. В камере его вообще не было слышно. Всегда был занят каким-то делом. Писал что-то. Рисовал. Читал. Занимался много. У нас тут есть спортзал. Так он посещал его постоянно.
– Думаешь, мертв или побег? – поинтересовался Крячко.
– Думаю, что зачем-то его похитили. Вот не знаю зачем, но кому-то он понадобился. Чую, что не ушел он отсюда на своих двоих. У нас, сам знаешь, здание старое, есть даже пустые стены, пара технических коридоров, я их все проверил, но там ничего. Как придешь с бумагой, дам тебе доступ во все кабинеты, к камерам – в общем, все, что нужно.
Крячко задал еще несколько общих вопросов, просто чтобы составить для себя картину всего происходящего в Печатниках. В целом, насколько можно было судить из рассказа Власова и из того, что видел Стас, там было относительно спокойно. В местах такого рода никогда не бывает тихо. Всегда кто-то плачет у входа, кто-нибудь суетится в комнате приема передач. Кто-то спешно перекладывает сигареты из пачек в пакеты, следуя правилам. Всегда крутятся мутные личности, которые за сравнительно небольшие деньги помогут оформить передачу, свидание, передать письмо.
