Но дверь всё-таки открылась, пусть и совсем нескоро. Открылась, и за ней возникла довольно высокая фигура — широкоплечая, сутулая, некрасивая. И узнать в ней женщину можно было только благодаря юбке и платку, завязанному на затылке и слегка сбившемуся на сторону. Из-под него свисала тонкая прядь волос, седых и слипшихся. И как Альбина ни приглядывалась, не могла понять, слипшихся от пота ли? Или всё же от грязи?
На лице открывшей пробивались хоть и тонкие, но отчетливые усики. Отчего лицо это казалось ещё более мужским, чем фигура. Да и в глазах с нависшими веками, в которых просматривалось полное отсутствие дружелюбия, было что-то мужское.
— Чего хотели? – спросила женщина низким трубным голосом, тоже скорее мужским. Приветливость явно не была сильной стороной этого существа.
Не поздоровавшись с усталыми путницами, спрашивать таким тоном о причине их визита? Пожалуй, Альбина не ошибется, решив, что им тут не рады. И стоило бы развернуться, подхватить матушку под локоток и уйти из этой приятной, но неприветливой тени. Но она глянула на красную, распаренную Фёклу Фроловну, которая, присев на перильце, от усталости не реагировала на грубость, глядя бездумно прямо перед собой. Ох, кажется, придется идти до конца, хотя бы для того, чтобы матушка могла передохнуть.
Да и перед мадам Энне было бы неудобно после. Ведь она наверняка поинтересуется, как прошел визит, взялась ли портниха за их заказ. Поэтому, заранее смирившись с отказом, Альбина протянула карточку, которую ей вручила мадам Энне как рекомендательное письмо, и вложила её в толстые пальцы неприветливой служанки.
Пальцы оказались сухими и теплыми, а не жаркими и потными, какими представлялись. И в мыслях девушки крутанулось слабое удивление – надо же!
Женщина, вглядевшись в белый прямоугольник, приподняла бровь, которая скорее угадывалась, чем действительно была видна на круглом, покатом лбу, хмыкнула и отступила от двери со словами:
— Войдите.
Удивление стало ощутимым и даже прогнало усталую сонливость. И теперь уже Альбина двинула бровью, на мгновенье нахмурилась, соображая, в чем же дело, и, чуть улыбнувшись, переспросила:
— Так мадам Зу принимает?
Бесформенная женщина с неприветливым лицом скривилась — кажется, это была улыбка — и пробормотала едва слышно:
— Ишь ты, мадам Зу… — И, разворачиваясь спиной, раздраженно повторила: — За мной идите.
И пошла внутрь дома. Крупная оплывшая фигура, переваливаясь с ноги на ногу и шаркая так, будто это были не ноги, а неподъемные каменные глыбы, стала растворяться в сумраке коридора. И опасаясь потерять её из виду, Альбина быстро подхватила матушку и двинулась следом.
Рука Фёклы Фроловны сжалась на предплечье. Испугалась? Плохо себя чувствует? Девушка хотела глянуть на матушку, даже повернула к ней голову, но дверь за спиной чуть скрипнула и отрезала яркий солнечный день, оставив их почти в полной темноте.
То ли дневной свет, спрятавшийся за закрытой дверью, был слишком ярким, то ли помещение и в самом деле оказалось темным, но лица Фёклы Фроловны Альбина не рассмотрела и лишь на ощупь подбодрила, похлопав по пальцам, что едва заметно, но отчетливо вздрагивали, всё крепче, до боли сжимая Альбинину руку.
Коридор казался длинным то ли потому, что пробираться приходилось осторожно, почти ощупью, то ли потому, что темнота не спешила рассеиваться, то ли потому, что на стенах узкого коридора на уровне ощущений обнаруживались предметы, то цепляясь за широкие юбки или отставленный локоть, то касаясь лица тонкой кисеей ткани или – о, ужас! – паутины, то пугая неожиданными запахами раскаленного металла, сырого болота, или сушеных трав, полыни или мяты. Матушкина рука на предплечье вздрагивала, а иногда напрягалась, подтверждая, что это всё не фантазии перепуганной юной девицы, а ещё — что рядом тот, кому нужна поддержка.
