Наконец тяжелые шаги впереди, за звуком которых они следовали, стихли, а перед глазами появился колеблющийся тусклый свет. Судя по размерам и форме светлого пятна, это была дверь, если, конечно, представить, что шевелящаяся темнота вокруг неё — просто тяжелая ткань, которая занавешивает проем и качается за прошедшим в неё человеком.
Два шага, мазок мягкой бахромы по щеке, передёргивание плечами от неожиданного касания, и вот они уже в комнате.
Освещение здесь было, но немногим лучше, чем в коридоре. Альбина, оглядевшись, снова передёрнулась: ей казалось, что они попали в подземелье. Наверное, это из-за освещения. Лампа, тусклая то ли от слоя пыли, то ли от экономии, светила из-под самого потолка и разгоняла темноту только вокруг себя, не дотягиваясь до углов. Желтое неяркое пятно света прицельно ложилось на одутловатое лицо женщины, которая с мощным «пф-ф-ф» опустилась на стул без спинки. И в этой полутьме показалось, что она слегка подпрыгнула и в полуприседе зависла в воздухе.
— Так хотели чего? – повторила свой вопрос толстуха, снова выдохнув, да так мощно, что Альбина различила запах еды, не так давно поглощенной женщиной. Кажется, тушеная капуста?
Правда, интонации уже были другие: не то чтобы доброжелательные, просто не такие враждебные.
Альбина услышала, как Фёкла Фроловна нервно сглотнула, почувствовала, как пальцы матушки комкают рукав её платья, и поспешила начать разговор первой:
— Мы хотели заказать у мадам Зу бальное платье.
И, покусав губу и пристально всмотревшись в лицо женщины, неуверенно добавила:
— Мадам Зу – это… вы?
Уж слишком странной была эта служанка, слишком заносчивой и вела себя... Не как служанка, вот!
— А если я, то что? Уйдёте?
И так это было сказано… И руки так уперлись в складки на боках туловища, похожего на копну сена... Так, будто женщина готовилась дать бой. И лицо стало таким, что…
…Люба замерла. И улыбнулась.
Как-то на рукодельном сайте она набрела на чудесные вязанные игрушки. Это были малюсенькие медвежата, которые в женской ладони тонули, как в озере, такие милые, пушистые, с грустными бровками и глазками-бисеринками, с застенчиво сложенными лапками, каждый со своим характером. Она долго перебирала фотографии, любовалась ими, сравнивала и восхищенно недоумевала – как же можно создать подобную милоту?!
И, конечно, полезла искать, кто ещё таким занимается, как вяжутся мишки, как называются, какие особенности и хитрости процесса.
И нашла.
Тот вечер ей вспоминался каким-то детско-сладким, ванильно-зефирным, легким и до слёз восхитительным – столько красоты, миниатюрных воздушных чудес, возвращения в светлое, радостное детство и огромной любви к своему делу она давно уже не видала. И уже выныривая из этой сиропной сказки, наткнулась на фото той самой мастерицы, с медвежат которой начала этот вечер.
И остолбенела.
Казалось, что создавать подобные милые чудеса может только человек добрый и замечательный, невероятно красивый, улыбчивый и обаятельный, и что по свету в его глазах узнаешь его из тысячи. А тут…
Нескладная женщина, худая, измождённая, похожая на анорексичку, с огромными выпуклыми глазами, накрашенными ярко и вызывающе, с приподнятой над выступающими крупными зубами верхней губой и приоткрытым ртом. Так иногда выглядели дети с насморком, которых спешащие на работу мамочки заводили в детский сад, не задумываясь над тем, чтобы померить температуру или предупредить об аллергии у ребенка. У этой же дамы из покрасневшего длинного и костистого носа не текло, нет. Из него выглядывал пирсинг.
