— Не темнота в комнате мешает видеть красоту, а темнота в голове, девочка моя, — повернувшись на своём подвижном стуле, сказала портниха, казавшаяся чем-то чужеродным в простой и грубой одежде рядом с выставкой изысканных нарядов, и снова качнулась, только уже вперёд, и подкатилась к Альбине и её матери.
— Так что будем шить, девочка моя? – спросила ласково и посмотрела немного снизу вверх. – Платье, да? Бальное?
Альбина кивнула, не в силах сдержать улыбку. Мадам Зу теперь казалась доброй волшебницей, которая зачем-то притворилась злой колдуньей.
— Да. Для первого бала, — ответила, рассматривая наряды, выставленные на стене, и предвкушая чудесное приключение.
Надбровные дуги с редкими, будто размазанной по коже, бровью приподнялись вверх, а правый глаз под нависающим веком снова прищурился.
— Обычное бальное для обычного первого бала? – уточнила мадам Зу.
Альбина совершила чудо, опередив уже открывшую было рот матушку:
— Для чудесного первого бала! Самое лучшее. Волшебное!
Мадам Зу откинула назад голову, рассматривая девушку, воткнула неведомо откуда взявшуюся сигару в рот, выпустила клуб ароматного дыма, качнулась и покатилась на стуле вокруг, предупредив:
— Не двигайтесь, девочка моя.
Альбина кивнула и покосилась на мать. Та растеряно и недовольно глянула сначала на хозяйку заведения, потом на сигару, задымившую так, что воздух мгновенно потерял прозрачность, затем и на дочь.
Но говорить ничего не стала. Только качнула головой то ли осуждая, то ли сдаваясь. И отошла в сторону, присела на небольшой диванчик, выделявшийся своей монотонной черно-белой полосатостью среди разбросанных повсюду ярких тканей, словно перепелиное яйцо среди разноцветных цветочных лепестков.
И затихла там. Может, от усталости. А может, вновь доверившись дочери, хоть и юной, но порой более хваткой и прозорливой.
Мадам Зу на своём самоходном стуле кружилась вокруг Альбины и пыхала сигарой, то удалялась, чтобы посмотреть сквозь прищур узких глаз, то приближалась, чтобы приколоть к платью клиентки то черный шнурок, то один из лоскутков ткани, что ворохом лежали в её переднике. Снова отъезжала, смотрела, подкатывалась и поворачивала девушку то в одну сторону, то в другую. И делала это так быстро, стремительно, что в какой-то момент Альбина потерялась во времени и…
И вообще потерялась.
Всё чувствовала, всё видела, но всё это, ощущаемое и видимое, проносилось мимо с огромной скоростью, так, что волосы развевались от этого бешеного движения.
И только когда мадам Зу медленно-медленно отъехала на своём стуле, откинувшись так, что, казалось, вот-вот завалится, опрокинется. Откинулась и презадумчиво уставилась на Альбину, девушка очнулась и сама посмотрела на портниху внимательно, пытаясь разгадать её взгляд, понять, о чем она думает.
Но мадам так и сидела не двигаясь, будто бы не дыша, с потухшей сигарой в зубах. Альбина опустила взгляд на то, во что была одета. Её обычное платье. Только черные шнурки приколоты сверху вниз, и то расходятся на груди и бедрах, то сходятся ближе на талии, лоскутки разных оттенков белого прикреплены у выреза платья и длинная нитка, зацепившаяся у рукава. Альбина задумчиво тронула её, и нить качнулась под пальцами, а потом отцепилась и плавно слетела вниз.
— Вот оно! – выдохнула мадам Зу тихо, но сильно, так, что ткани на груди девушки вспорхнули и снова улеглись. – А теперь скажите мне чего хотите от этого платья вы? И от самого бала?
