Стек мог упереться в шею любой из них, и это было знаком к тому, что нужно приподнять голову, в руку – и тогда воспитаннице приходилось двигать локтями и кистями более изящно, в поясницу – «Приседать за упавшей перчаткой нужно боком, дитя моё, боком!» Вот и всё, чего они могли бояться. А Альбине, и только ей одной, доставалось жестко, наотмашь, и только у неё на теле появлялись синяки. Болезненные. Чёрные. Которые приходилось прятать от матери.
Да, правда была на стороне мадам: Альбина не соответствовала. Она часто забывала. Иногда про изящество, иногда про платок или вежливую полуулыбку, но чаще всего про осанку. А ведь записываясь на курсы к мадам Ромашканд, обещала выполнять все её требования и согласилась нести ответственность, если выполнять не будет.
Вот только… Обидно это, когда к тебе относятся, как… Как к собаке! Особенно когда рядом те, к кому отношение другое. И эти, к кому отношение другое, и сами относятся странно – избегают Альбину. Не отворачиваются совсем, нет. Но вот как сейчас – не смотрят, отводят взгляд как от прокаженной. Или заразной. Может, боятся, что, если выразят Альбине своё расположение, мадам Ромашканд и их вот так же, стеком?
А ещё и Римма…
Мадам отошла в угол комнаты, а Юнита, перехватившая книгу, отмерла и чуть подрагивающим голосом принялась читать. Римма – она сидела справа — шепнула Альбине сквозь зубы и не повернувшись:
— Как вы это терпите!
Она уже давно возмущалась поведением наставницы, её жестокостью и плохим отношением. Вот только говорила об этом тихонько, чтобы мадам Ромашканд не расслышала. И только Альбине. И так, что пожалеть хотелось почему-то именно её, Римму. И смысла этих возмущений Альбина не понимала. И на вопросы Риммы: «Почему ты терпишь?! Почему не жалуешься?!» — не отвечала. Терпит, значит, есть причины. Молчит – тоже неспроста. А что не болтает направо и налево, так тоже объяснить можно. Только рассказывать об этом Римме, даже если она хорошая подруга и живут они в одном пансионе и почти каждый день ходят вместе на занятия и с занятий, не стоит.
Она не поймет.
Как не понимает того, почему Альбина согласилась на короткий курс. Мадам Ромашканд выводила воспитанниц в самые престижные дома, давая им такой шанс, какой никто другой не давал. Да и Альбина ещё не всему научилась. Та же осанка, например. Или фамилии древних родов, их ветвистые и чудовищно запутанные генеалогические деревья («Древа, древа! Бестолковое вы создание!»), корнями туго цепляющиеся за исторические события…
Каждый день, проведенный в этой светлой, но неприветливой комнате, каждый час — Альбина чувствовала это, — делают её увереннее. Да и занималась она, зная о предвзятом отношении мадам, куда как прилежнее других.
Этих других было четверо. Правильнее было бы сказать, не других, а первых.
Так получилось, что Альбина немного опоздала и была пятой в этой высокородной компании, «лишней», как выразилась мадам, принимая её к себе на подготовку. На подготовку к первому балу.
Они с матушкой довольно поздно решились попытать удачу в этом сезоне, и потому задержались из-за сборов и поездки. А затем уже здесь, в столице, не сразу нашли выходы на такие вот курсы у бывалой дамы. Поэтому, когда матушка устраивала Альбину к мадам Люси, учениц, которых обычно она брала ровно две пары, уже и было две пары. Четыре милых родовитые девушки уже приступили к занятиям, и ещё одна сверх привычной цифры была совершенно не нужна.
