Я дернула руками в сторону, и проклятый лиф сделал свое дело! Я сорвала с себя гадкую тряпку одним махом и запустила Герасиму в голову. Злость бушевала во мне вулканом.
Герард ухмылялся, поймал меня за пушистую юбку и потянул к себе:
– Устала? – спросил вполне по-человечески.
Я кивнула головой.
– Мы можем решить твои проблемы у меня дома, – сказал он и цепко ухватил меня за бока.
– То есть в твоей постели? – уточнила я на всякий случай.
– Ну да!
Ноздри Герасима трепетали, он втягивал мой тяжелый аромат (так пахли крестьянки после целого дня работы на поле) и терял от этого голову. Чуть, и мне его не удержать. Я зашлепала руками вокруг себя в поисках сдерживающего фактора и наткнулась на подсвечник из оникса в виде Купидона – тяжелая мраморная подставка и пухлый мальчик с крылышками.
Я тюкнула «Казанову» по голове не слишком сильно – для придания сознанию нужной направленности.
– Можно было сказать простое «нет», – обиделся Герасим, зажимая рукою шишку.
– Говорю тебе простое «нет», – охотно повторила я и ретировалась.
Домой вернулась, еле волоча ноги. Бухнулась на кровать, которая взвизгнула всеми пружинами разом. О том, что нужно помыться думать не хотелось. Хотелось только спать … не удивительно после такой продолжительной аэробики… и я заснула…
Утром мне было стыдно: так распуститься! Я решительно потопала в душ, отыскав у Натальи в шкафу большое полотенце.
Душевая кабинка была мизерных размеров, хорошо хоть не слишком грязная. Самое забавное, что на двери отсутствовала ручка и, как следствие этого, запор. Дверь была абсолютно гладкая, а в дыру от прежней ручки была забита накрепко сосновая затычка. Я немного помаялась в сомнении, а потом, осознав, что выбора все равно нет, приткнула дверь и вымылась с большим воодушевлением, даже напевала в удовольствие. Закончился мой банный экскурс самым нелепым образом. От горячего пара дверь душевой разбухла – открыть её не представлялось возможным. Вот тут-то я поняла, что клаустрофобия – не выдумки ученых бездельников! Я выла мартовской кошкой, совершенно перестав себя контролировать, пока сонная девичья физиономия не нарисовалась перед моим одичавшим взором. Девчушка бухнула в дверь всем телом и поинтересовалась, зевая во весь рот:
– Кто тут у нас такой нервный?
Я рванулась на свободу, как гиппопотам на водопой: смела свою спасительницу и, мелькая нагой плотью, скрылась в своей комнате под протяжное сопровождение:
– И пры-ы-ы-ытки-и-ий…
Больше из дома я не выходила, апатия навалилась на меня самым пагубным образом. До приезда Наташи я лежала под одеялом и таращилась в потолок. Время от времени пускала слезы, которые стекали по вискам, заползали в ушные раковины и мочили подушку. Выходило, я переживала свой стремительный развод.
Наталья Петровна вошла без стука, окинула мою опухшую физиономию саркастическим взглядом, хмыкнула весьма непочтительно и выложила на стол кусок колбасы, огурцы и горбушку хлеба. Чуть помешкав, достала бутылку водки.
Вот на это счастье я смотреть не могла – дедовский первач все ещё стоял в горле досадным напоминанием всех свалившихся несчастий. Я зажала рот ладонью и протестующе замычала.
– Не хочешь – не пей, – весело согласилась Натка, налив себе добрую порцию народного антидепрессанта. Лихо опрокинув, захрумкала огурчиком весьма аппетитно.
Я заинтересованно повела носом в её сторону, пахло чесночком, укропчиком и хреном. Малосольные огурчики всегда удавались Наташке на славу…
