Шишига - страница 4

Шишига … Люба сказала: Шишига…

Память услужлива, она тут же напомнила мне, как отец зимними вечерами рассказывал мне бесконечную сказку про Шишигу, про ее беспросветную жизнь и неизбывную злобу, выплескивающуюся в щекотание – до смерти – лошадей в их стойлах, в задирание милых беззащитных лесных зверушек, и в наиболее тяжких случаях – в воровство еще не рожденных младенцев, а я боялась, утыкалась в кружевную думочку и прижимала к груди мишку, привезенного отцом из Москвы к моему рождению. Глубокий голос отца тек, обволакивал меня, пугал, пока мама, прислушавшись к сказке, не прерывала этот ужас:

– Ну, что ты в самом деле, Алексей? Зачем ты ее пугаешь? Она снова придет ночью к нам…

Отец улыбался так, как умел только он один, не растягивая уголки губ, нажимал мне пальцем на кончик носа и говорил: ну, все… спи давай… По ночам после отцовых сказок мне снился майский сосновый бор, подснежники и темная тень, метнувшаяся за сосну…

– Шишига? – переспросила я.

– Ну, да. Нина Ефимовна…Директор наша… Это ее так в деревне за глаза зовут. И в глаза тоже…

Потом я много лет работала в школе, и несмотря на то уважение, которым меня одаривали ученики и коллеги, никогда не чувствовала больше того почитания, которым была окружена в свой первый школьный год. Я поразилась словам Татьяны, не могла взять в толк: как в деревне директору школы могут сказать в глаза – Шишига?

Мы пили чай, а Таня и Люба, наперебой, дополняя, соглашаясь и оспаривая друг друга, поведали мне удивительную историю.

Жил в деревне парень. Звали его Георгий. Красивый, умный. Когда началась великая война, ему было шестнадцать, он рвался на фронт. Еще два года ему пришлось ждать, а потом его призвали. В то время уже не было нужды бросать мальчишек в бой с первого дня, и Георгия отправили на срочные курсы. На фронте он командовал артиллерийским расчетом. Дошел до Берлина без единой царапины. И на два года остался в Германии. Провожала Георгия на фронт девушка, писала ему письма, ждала. И Георгий писал, ждал встречи. Было-не было у него что за войну, кто знает, но Георгий рвался назад, к Анне. И вот вернулся. Всего 22 года, а грудь – в золоте. Сразу дали хорошую должность, выделили материал на строительство своего дома, деревня ждала свадьбу. И тут принесло Шишигу. Ниночку то есть.

Нина. Имя-то какое. Так звали жену Грибоедова. Но из вагона вышла не жена Грибоедова – чучело выпало. В коричневых штанах, в высоких гетрах, в черных мужских ботинках и верблюжьем свитере. Это в июльскую-то жару. И надо же было тому случиться, что прямо здесь, на перроне, стояли Георгий с Анной. Анну Ниночка не заметила, она видела только Георгия.

Ниночка так и ходила в школу, как приехала, в штанах. Положим, всей стране тогда нелегко жилось, но уже появились в магазинах сатины и креп-жоржет. Не хватает денег – купи ситец и сшей себе платье. Но в платье интересность Ниночки значительно уменьшалась, поскольку ничего женственного в ней не было.

Ниночка называла себя альпинисткой и пустила слух, что внешность у нее такая из-за падения со скалы. Конечно, падение со скалы может испортить хоть какую внешность, но, чтобы после этого на голове росли не волосы, а звериный мех, ноги стали сорок второго размера, а руки – как у молотобойца, верится с трудом. А деревня верила. Люди завороженно провожали взглядом ковыляющую по деревне Ниночку, отворачивая глаза от ее глубоко посаженных, в черных ободьях глаз, от распяленного огромного рта и тонкого длинного носа, разделяющего лицо на две неравные части. Не шарахался от нее только фельдшер, за жизнь насмотревшийся всякого. Ниночка стала для него объектом исследования, он приставал к ней с расспросами и был глубоко убежден, что Ниночкина внешность – результат очень близкого родственного кровосмешения, а вовсе не падения со скалы.