Юноша потянулся снова и подарил ей уже более длительный поцелуй. Люба решилась ответить, посчитав, что другого выхода у неё нет. Ибрагимов нежно прикасался руками к её шее, талии, спине. Тихоня понимала, к чему всё идёт, но останавливать его не стала.
Школьница немного отстранилась, чтобы отдышаться. Она видела, что Имир ждёт её решения. Девушка искренне побаивалась парня, да и к тому же так долго мечтала быть любимой, настолько устала от постоянных оскорблений, тошнотворных приставаний и гонений, что измученная душа её не смогла сказать «нет».
Ибрагимов всё понял. Свет в спальне включать не стали. Люба, будто во сне, всё еще не до конца отдавая себе отчёт в том, что с ней происходит, утонула в объятьях.
За всю ночь тихоня так толком и не поспала. Имир её постоянно будил. Старшеклассница молча сдавалась, так и не поняв, где то самое хвалёное удовольствие от близости. Каждый раз она пыталась представить, что рядом с ней Сэро, но не выходило. Расслабиться не получилось.
Рано утром, на рассвете, Имир почистил свои вещи и Любино платье от остатков крема, убрал брошенный посреди чаепития кухонный стол, помыл посуду. Поспелова молча глядела на собиравшегося парня и, мысленно отрицая случившееся, пыталась улыбаться, чувствуя, что улыбка почему-то выходит малодушной и кривой.
– Прости, но следующие два дня я буду очень занят и навряд ли смогу к тебе вырваться. Не думай, пожалуйста, обо мне плохо, Люба! Хорошо? Встретимся в понедельник. – Ибрагимов перед выходом крепко поцеловал её напоследок и без дополнительных сантиментов вышел вон.
Люба, стоя у окна, проводила взглядом ночного гостя, вышедшего за калитку Солнечного 27 в свежую утреннюю рань, поправила занавеску и схватилась за голову.
«Что ты наделала, дурочка?!.. Что наделала?!.. Понимаешь же: Имир сейчас вернётся домой, похвастается братцу в красках да подробностях, как провёл ночь, а в понедельник тебя ждёт такая бойня, что Тимон и его свора подпевал раем на земле покажутся!»
От одной мысли, какие злоключения её могут караулить ровно через два дня, Поспеловой поплохело. Воображение нарисовало просторный школьный двор во время большой перемены, залитый солнечным светом. Сэро, окружённый крупной компанией парней, не даёт ей пройти и на потеху приятелям да остальным многочисленным зевакам орёт во всю глотку непристойности и оскорбления в её адрес, а рядом стоит Имир и надменно, ехидно улыбается. Их друзья насмехаются, толкают Любу из стороны в сторону, не дают скрыться.
«Подстилка!» – залихватски кричат парни. «Фу, дешёвка!» – слышит она громкий шёпот повсюду, когда идёт по коридорам. На улицах ей смеются в лицо. Родители узнают от всезнающих заботливых людей, что дочь, пока они скорбели на похоронах, позвала в дом цыгана. «Тварь! Мразота!» – исходится надрывным криком мать, дабы неравнодушные соседи слышали, что женщина готова смыть кровью позор семьи, и гоняется за школьницей, пытающейся спастись от родительского гнева, по всему переулку с тем топором в руке, которым Василий Михайлович отрубает головы уткам, гусям и курам.
Юное тело, припомнив все побои, что когда-то наносила ему в пылу ярости Александра Григорьевна, со страху перекосилось и скрючилось. Как продолжать учиться в школе? Ходить по городу? Да просто показывать нос за калитку?
«Никак», – безжалостно ответила сама себе Люба и громко расплакалась. Никто ей не спустит никогда той опрометчивой оплошности, что она позволила допустить прошедшей ночью. «Что, сладко тебе было, прошмандовка, дерьма собачьего кусок?! Скурвилась?! – продолжала кричать в Любиной голове на потеху честному народу Шура Поспелова. – Сколько я тебя учила, остолопину: надо не задом думать, а головой! Что люди добрые теперь о нас говорить будут?!»
