– Не каркай, – Дима прошествовал мимо, высоко вздернув нос, и вышел из дома.
Чомба виновато глянул на меня и кинулся за другом. Дальнейшее я узнал из рассказа брата. Подойдя к магазину со стороны околицы, сорванцы разделились. Димка вошел внутрь, а Чомба остался выжидать за углом – он должен был зайти через некоторое время с вазой на голове.
Дима с умным видом рассматривал пустые полки, продавщица Ирка неспешно беседовала с бабкой Устинихой, попивая чай.
– Ишь как зыркает, – вполголоса сказала Устиниха.
В магазин зашла мать с подругой Катей Башкириной.
– Дмитрий, что ты тут делаешь?
– Кто? Я? – глаза Димки заметались, лихорадочно ища пути отхода.
– Ты.
Открылась дверь, неуверенно вошел Чомба с вазой на голове. Все посмотрели на него и замерли. Устиниха перекрестилась, уронила стакан и он зазвенел по полу, расплескивая чай. От звона Чомба попятился, зацепился за порог, нелепо взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и с размаху шлепнулся на пол. Злосчастная ваза разлетелась на куски. Испуганный Чомба лежа на полу смотрел на возвышающуюся над ним нашу мать.
– Это? Была? Наша? Ваза? – спросила мать.
– Это не я!!! – будто зайчонок в когтях кречета заверещал Чомба. – Это не я!!!
– Я тебе устрою клизму с пневым скипидаром и мочегон, – пообещала ласково мать. – Полежи пока, никуда не уходи. Кать, присмотри за ним, – подобрала с пола самый крупный черепок от вазы. Развернулась и подошла к Димке, застывшему возле прилавка, как бандерлог при виде Каа. – Это была наша ваза?
– Угу, – кадык Димки лихорадочно рухнул вниз.
– И тебе будет клизма, Дмитрий. Я вам пневого скипидара в задницы залью! Ира, не волнуйся, мальчики тут все приберут. Потом… Ая-я-й, как нехорошо, – покачала головой. – Это же был мой подарок, а подарки гробить нехорошо. Это же дикость какая-то. Так?
– Так, – пролепетал Дима.
– Так, – эхом отозвался дрожащий Чомба.
– А почему нехорошо? Потому, что предметы культуры уничтожали только кто, Дмитрий?
– Фашисты?
– Верно, только фашисты. А что надо делать с фашистами?
– Бить гранатами?..
– Верно. Хорошо, что ты все понимаешь. Плохо, что поступаешь не так, а особенно плохо, что не из-за непонимания, а из хулиганских побуждений.
– Так его, сатану! – одобрила Устиниха, до сих пор подозревавшая Димку в краже курицы.
– Марья Устиновна, – срезала мать, – обзывать детей непедагогично. И со своими детьми я разберусь сама, без вашей замшелости, – обрушила черепок Димке на голову. Черепок разлетелся, Димка покачнулся. – Хулиган – язва общества и социальный паразит. У меня все.
Вернулась к Чомбе, лежащему ни жив, ни мертв.
– Раскаиваешься, Коля?
– Да, тетя Таня! Да!
– Искренне ли раскаяние твое? – спросила вкрадчивым голосом.
– Да! Да!
– Хорошо, – переступила через него. – Я поговорю с твоей матерью о мерах по твоему воспитанию. Дмитрий, Николай, приберите тут. Катя, пошли.
Они ушли. Ошеломленные Ирка и Устиниха смотрели, как дети собирают с пола осколки вазы в бумажный пакет, выпрошенный Димкой у продавщицы.
– Еще склеить можно чесночным соком, – деловито сказал Димка. – Будет как новая.
– Строгая у вас Сергеевна, – уважительно сказала Устиниха. – Порядок блюдет.
– Строгая, – закивал Дима, незаметно засовывая в пакет стакан, уроненный Устинихой, – но справедливая. Зря не накажет.
Собрав осколки, юные шалопаи отправились домой. Димка всю дорогу хохотал, как все три поросенка вместе взятые. Придя, в лицах рассказали историю мне, а потом Димка снова закатился в приступе хохота.
