Шрамы Пустоши - страница 3

Он помнил, как лежал на полу своей маленькой комнаты, погруженный в вымышленные миры, где не было ни боли, ни голода, ни одиночества. Где каждый день был наполнен открытиями и радостью, где технологии работали на благо человека, делая его жизнь легче и интереснее. Матвей мечтал о мире, где не нужно было держаться за дробовик, где не нужно было прятаться в разрушенных зданиях, где можно было просто дышать, не опасаясь, что каждый вдох будет последним.

В его мечтах не было Падальщиков, мутировавших волкодавов, выжженных земель и мертвых городов. Была лишь гармония, прогресс и бесконечные возможности. Он помнил это чувство – бескрайнюю, наивную надежду, что когда-нибудь он станет частью этого удивительного будущего.

Матвей сжал кулак, в котором все еще лежал медальон. Контраст между его детскими мечтами и суровой реальностью был настолько разителен, что обжигал больнее любой раны. Но затем его взгляд упал на спящую Дарью. И в этот момент, сквозь пелену ностальгии и горечи, промелькнула новая, хрупкая мысль: возможно, даже в этом опустошенном мире, он мог создать для нее, хоть и крошечный, но свой собственный кусочек будущего. Не из книг, а из надежды, рожденной в пепле. Его веки отяжелели. Усталость последних дней, боль от ран и тяжесть воспоминаний взяли свое. Облакотившись на приклад верного дробовика, Матвей погрузился в тревожный сон, где миражи прошлого смешивались с ужасами настоящего, а вдали маячил призрачный силуэт Убежища.

Потёмки медленно отступали, уступая место утренней зорьке. Первые лучи восходящего солнца пробивались сквозь проломы в крыше разрушенного магазина, раскрашивая пыльный воздух в бледно-оранжевые и серые тона. Ночь прошла без происшествий, оставив после себя лишь холод и запах угасающего костра.

Дарья проснулась раньше Матвея. Он спал, крепко обняв свой дробовик, его лицо было умиротворенным во сне, что так редко можно было увидеть в этом мире. Она тихонько выбралась из-под рваной ткани, стараясь не разбудить его. В рюкзаке Матвея, который теперь они делили на двоих, Дарья нашла мятую банку тушёнки – последний запас. Аккуратно открыв её, она начала разогревать содержимое на тлеющих углях вчерашнего костра. Запах разогретого мяса, такой редкий и драгоценный, поплыл по холодному воздуху.

Когда тушёнка немного прогрелась, Дарья тихонько подошла к спящему Матвею. Она нежно прикоснулась к его плечу.

«Вставай, засоня,» – прошептала она, её голос был мягким, но в нём чувствовалась решимость. «Сегодня будет трудный день, я это чувствую, нам нужны силы.»

Матвей вздрогнул и мгновенно открыл глаза, его рука инстинктивно легла на дробовик. Увидев Дарью, он расслабился, но настороженность не ушла полностью. Он поднялся, потирая глаза.

Они принялись за еду. Мятая банка тушёнки, содержимое которой было, по сути, просто мясной кашей, для Матвея за многие годы показалась домашним завтраком. Это была не просто еда для выживания, это было нечто большее. Это было блюдо, приготовленное с заботой, пропитанное невидимыми, но ощутимыми нитями тепла. В каждом куске он чувствовал не только вкус тушёнки, но и любовь, которую Даша вложила в этот простой акт. Забытое чувство комфорта и уюта окутало его, напоминая о временах, когда еда была не роскошью, а частью повседневной жизни, символом благополучия.

После завтрака Дарья взяла аптечку, которую они нашли у Падальщиков. Её движения были осторожными, когда она обрабатывала раны Матвея – ту, что он получил от Падальщика, и которую оставил мутировавший волкодав. Её пальцы нежно касались его кожи, и Матвей почувствовал странное, непривычное покалывание в груди. Это не была боль, а скорее, тепло от её прикосновений. Он поймал её взгляд, и в нём прочитал глубокую благодарность и нежность. Он понял, что их связь укрепляется не только в боях и опасностях, но и в этих тихих, интимных моментах заботы.