«Готово,» – сказала Дарья, закрепляя последнюю повязку. «Потерпи, скоро заживёт.»
Матвей кивнул, его взгляд задержался на её лице. Она была рядом, и это придавало ему сил двигаться дальше, несмотря на все трудности этого выжженного мира. В её глазах он видел не просто попутчицу, но и что-то гораздо более важное – надежду.
На мгновение, когда их взгляды встретились, весь мир вокруг будто замер. Пыльный воздух, разрушенные стены, далёкий ветер Пустошей – всё исчезло. Были только они двое, и в глубине их глаз отражалось что-то, что было старше любых руин и опаснее любой угрозы. Осознание этой близости, этой внезапно расцветающей нити между ними, заставило обоих почувствовать лёгкое смущение. Дарья отвела взгляд первой, её щёки слегка порозовели. Матвей тоже отвернулся, ощущая непривычное тепло в груди.
Утро окончательно вступило в свои права, заливая Пустоши бледным, но настойчивым светом. После завтрака и неловкого момента, когда их взгляды встретились, Матвей и Дарья молча принялись за сборы. Они аккуратно уложили остатки тушёнки, бережно собрали аптечку – теперь она стала ещё ценнее – и убедились, что последние тлеющие угли костра полностью затушены. Каждый шорох, каждый порыв ветра казался им предупреждением. Путь предстоял долгий и тяжёлый.
Идти было невероятно трудно. Раненые, оба ощущали ноющую боль при каждом шаге. Нога Дарьи, хоть и перевязанная, продолжала мучительно ныть, заставляя её хромать и цепляться за Матвея. Его же рука и нога болели после стычки с Падальщиками и волкодавами. Дробовик, всегда бывший надёжной опорой, теперь казался ещё тяжелее. Каждый километр был испытанием не только физическим, но и моральным, ведь неизвестность впереди пугала. Они шли, придерживая друг друга, их синхронные шаги превратились в тяжёлый, но ритмичный марш двух выживших.
К середине дня на горизонте показались очертания небольшой, когда-то оживлённой деревеньки. Теперь это было лишь скопление разрушенных домов, серых скелетов, из которых торчали острые обломки дерева и обвалившиеся крыши. Ветер свистел в пустых оконных проёмах, создавая жуткую, заунывную мелодию. Повсюду валялись обломки мебели, детских игрушек, некогда принадлежавших счастливым семьям. Заброшенные улицы заросли сорняками, а на стенах домов виднелись выцветшие следы пожаров и, возможно, схваток. Деревня казалась мёртвой, но Матвей всё равно держал дробовик наготове.
Когда они проходили мимо разрушенного домика на самой окраине, до их слуха донёсся еле слышный писк. Совсем слабый, почти неслышный, он пронзил мертвую тишину. Матвей остановился, напряженно прислушиваясь.
«Ты слышал?» – прошептала Дарья, её глаза расширились.
Писк повторился, чуть громче. Он доносился из-под развалин, где-то глубоко под прогнившими досками пола. Они подошли ближе. Матвей начал осторожно разбирать обломки, отбрасывая в сторону куски кирпичей и трухлявые балки. Дарья помогала, насколько позволяла её раненая нога. С трудом им удалось приподнять часть старых досок и открыть вход в подпол.
Из темноты на них смотрели два огромных, зелёных глаза, наполненных детской безмятежностью и первобытным страхом неизвестного. А затем показался и он сам – совсем маленький, чумазый щеночек, его шерсть была грязной и свалявшейся, а тельце дрожало от холода и страха. Он был так мал, что едва мог выбраться из-под обломков, оставленный умирать.
