– Чего бы ты хотела прямо сейчас? – немного погодя шепотом спросила Джейн.
– Избавиться от страха, что при броске мои пальцы останутся внутри шара для боулинга. Честное слово, иногда мне снятся кошмары об этом. А ты?
Я повернула к ней голову и увидела, что она улыбается, погруженная в воспоминания, будто они – это леденец, который она медленно и с наслаждением облизывает.
– Давай кое-куда прокатимся?
– Давай, – не раздумывая согласилась я. – Только возьму ключи и запру дом.
– Можно я поведу? – начала клянчить она, затушив костер.
– Для тебя – все что угодно.
Пока мы добирались до места назначения, горизонт опасно вспухал мрачными тучами. Внезапно поднявшийся ветер взметал дорожную пыль и забрасывал ее в салон. Я подняла стекло.
– Что мы тут делаем? – поинтересовалась я, когда Джейн наконец заглушила двигатель.
Прежде чем выйти из машины, она одарила меня одной из тех улыбок, от которых у меня всякий раз разрывается сердце: ей как будто было жаль меня, бедолагу, обделенную воображением.
– Джейн! – позвала я тихо, догоняя ее. – Что ты задумала?
Где-то совсем близко квакали лягушки. Пахло сырой землей.
– Я хочу забрать кое-что. То, что принадлежит мне.
– Как ты собралась забрать это оттуда?
Джейн по каким-то причинам никогда не считала нужным подчиняться общепринятым правилам и сколько же раз ей прилетало за это, что не счесть, но в этот раз, к моему удивлению, она достала из кармана связку ключей и встряхнула ею в воздухе. В ночной тишине это действие прозвучало как колокольчик над дверью.
– А если он дома?
– Не боись. Томаса дома нет.
Томаса. Не Тома.
– Итак, давайте посмотрим, что у вас получилось. Кто желает начать?
Сегодняшняя тема внеклассного занятия по арт-терапии – «Какое вы дерево?». Ненавижу арт-терапию.
– Я.
Я взяла свой лист формата А3 и вышла к доске.
– Я была бы лиственницей – единственной не вечнозеленой елью, – я прочистила сухое горло, держа перед собой лист и всматриваясь в него сверху-вниз. – Кому-то может показаться, что это самое уродливое дерево, выглядевшее неказисто и убого, когда она сбрасывает иголки, – я подняла глаза и окинула взглядом класс, – но я выглядела бы именно так.
– Интересный выбор, Ада. Попытаешься самостоятельно интерпретировать?
– Эм… Думаю, сюда отлично подойдет цитата: «Сколько раз оказывалось, что маска значительно симпатичнее прячущегося под ней лица»[7].
Губы психолога тронула легкая улыбка.
– Не желаешь добавить еще что-нибудь?
Когда я отрицательно покачала головой, мистер Уайатт обратился к остальным:
– Кто-нибудь хочет попробовать интерпретировать рисунок Аделаиды?
Никто, чудненько. Я села на место после того, как в конце собственной трактовки психолог добавил, что единственное, что мне требуется от людей – чтобы они были искренни по отношению ко мне.
– Мое дерево – это великолепный старинный дуб, которому сотни лет…
Дальше я слышала только невнятное бла-бла-бла, потому что мне на парту приземлился комок тетрадочного листа в клетку. Я развернула исписанный техникой зеркального письма клочок бумаги и тут пронзительно зазвенел звонок с урока, смешиваясь с грохотом стульев по всем этажам и оглушительными голосами детей в коридоре.
– Я почти разочарована, что ты не нарисовала висельника или что-то типа того в твоем духе, – сказала Эйдан, когда мы вышли из класса. – Как тогда, когда нам предложили нарисовать свое настроение, а ты нарисовала кровавые следы на автостраде и полицейские машины. Кстати, ты сохранила тот рисунок? Он мне очень нравится. Особенно то, как ты передала тени от фонарей и блики от мигалок и фар в дождевых лужах.
